Вот дивный образ Гермионы!

      Как отголоски бурь в глуши,

      Широкозвучны эти стоны

      Пронзенной ревностью души,

      Один лишь раз, и то ошибкой,

      Надежда вспыхнула на миг,

      И гордой греческой улыбкой

      Прекрасный озарился лик, –

      И вновь ударом тяжкой вести

      Елены дщерь поражена –

      Вся пламенеет жаждой мести, –

      Троянка ей предпочтена.

      Как вид подрытого утеса.

      Что в бездну моря смотрит косо,

      Чело громадное склоня,

      Спокойно страшен звук вопроса:

      «Орест! Ты любишь ли меня?»

      Под скорбным сердцем сжаты слезы:

      «Отмсти! Восстань за свой кумир!

      Лети! Рази! Разрушь весь мир!»

      Взор блещет молнией угрозы –

      Дрожи, дрожи, несчастный Пирр!

      В глухих раскатах голос гнева

      Мрет, адской гибелью гудя;

      Ужасна царственная дева,

      Как Эвменида… Уходя,

      Она, в последнем вихре муки,

      Исполнясь мощи роковой,

      Змеисто взброшенные руки

      Взвила над гневной головой –

      И мчится – с полотна текущей

      Картиной – статуей бегущей –

      Богиней кары громовой.

      И при захваченных дыханьях

      Театра, полного огнем,

      При громовых рукоплесканьях

      Всего, что жизнью дышит в нем,

      Зашевелился мир могильный,

      Отверзлась гробовая сень…

      Рашель! Твоей игрой всесильной

      Мне зрится вызванная тень:

      Наш трагик, раннею кончиной

      От нас оторванный, восстал

      И, устремив свой взор орлиный

      На твой триумф, вострепетал.

      Он близ тебя заметил место,

      Где б ты могла узреть его

      В лице Тезея, иль Ореста,

      Иль Ипполита твоего.