Есть муки непрерывные: не видно,

      Не слышно их, о них не говорят.

      Скрывать их трудно, открывать их стыдно,

      Их люди терпят, жмутся и молчат.

      Зарыты в мрак душевного ненастья,

      Они не входят в песнь твою, певец.

      Их благородным именем несчастья

      Назвать нельзя, – несчастие – венец,

      Венец святой, надетый под грозою,

      По приговору божьего суда.

      Несчастье – терн, обрызнутый слезою

      Иль кровию, но грязью – никогда.

      Оно идет как буря – в тучах грозных,

      С величьем, – тут его и тени нет.

      Тут – пошлость зол и бед мелкозанозных,

      Вседневных зол и ежечасных бед.

      Житейский сор! – Едва лишь пережиты, –

      Одни ушли, те сыплют пылью вновь, –

      А на душе осадок ядовитый

      От них растет и проникает в кровь;

      Они язвят, подобно насекомым,

      И с ними тщетна всякая борьба, –

      Лишь вихрем бурным, молнией и громом

      Разносит их могучая судьба.

      На Руси, немножко дикой,

      И не то чтоб очень встарь,

      Был на царстве Царь Великой:

      Ух, какой громадный царь!

      Так же духом он являлся,

      Как и телом, – исполин,

      Чудо – царь! – Петром он звался,

      Алексеев был он сын.

      Мнится, бог изрек, державу

      Дав гиганту: «Петр еси –

      И на камени сем славу

      Я созижду на Руси».

      Много дел, зело успешных,

      Тем царем совершено.

      Им заложено в «потешных»

      Войска дивного зерно.

      Взял топор – и первый ботик

      Он устроил, сколотил,

      И родил тот ботик – флотик,

      Этот флотик – флот родил.

      Он за истину прямую

      Дерзость дерзкому прощал,

      А за ложь, неправду злую

      Живота весьма лишал, –

      А иному напоминки

      Кой о чем, начистоту,

      Делал с помощью дубинки

      Дома, в дружеском быту.

      Пред законом исполина

      Все стояли на ряду;

      Сын преступен – он и сына

      Предал смертному суду.

      А под совести порукой

      Правдой тычь не в бровь, а в глаз,

      И, как Яков Долгорукой,

      Смело рви царев указ!

      Царь вспылит, но вмиг почует

      Силу истины живой, –

      И тебя он расцелует

      За порыв правдивый твой.

      И близ жаркой царской груди

      Были люди хороши,

      Люди правды, чести люди,

      Люди сердца и души:

      Друг – Лефорт, чей гроб заветный

      Спрыснут царской был слезой,

      Шереметев – муж советный,

      Князь Голицын – боевой, –

      Князь Голицын – друг победам,

      Личный