Когда судьба отхороводит,

      Счёт встреч сравняв и счёт потерь,

      Любовь, как странница, уходит,

      Оставив приоткрытой дверь.

      Бесшумна и полуодета,

      Скользит в предутренней тиши,

      И нет свидетелей, и нету

      Вокруг и рядом ни души.

      Пробрызнет дождь легко и дробно,

      Случайным облаком влеком,

      Потянет из дверей ознобно

      Влетевшим с воли ветерком.

      И ты неспешно и спокойно

      Отметишь, сон согнав с лица,

      Осыпавшийся подоконник

      Снаружи, справа от крыльца,

      И краску старую фасада,

      И пробормочешь: «Боже мой,

      Давно чинить всё это надо…».

      И дверь закроешь за собой.

      Ночь новогодняя. В парке, похоже,

      Кто-то затеял снегов ворожбу.

      Господи Боже, ответь мне, за что же

      Я наперёд свою знаю судьбу?

      Неотвратимо означено словом

      Всё, что беру я, по жизни кружа.

      И не понять в этом мире суровом,

      Кто мои судьи и кто сторожа,

      Что я ищу в нём, извечно тревожном,

      Чей у дверей караулю я след.

      – Ты береги меня… – выдохнуть можно.

      Жаль, невозможно расслышать ответ.

      Что обиды?

      Дай им только волю —

      Захлестнут мгновенно с головою.

      Их перетерпеть бы и забыть

      В гамлетовском «быть или не быть?».

      Лучше лёгкий вдох и лёгкий выдох.

      Лучше бы, не помня об обидах,

      Свечи запалить, налить вина.

      Всё проходит в мире. Жизнь – одна.

      И не важно, чья была вина.

      О лете жестоком,

           о зное, о дыме и гари;

      Об окнах московских,

           слепых от удушливой хмари,

      Об этих восьми

           бесконечных неделях, о многом:

      О солнце,

           белевшем на небе зловещим ожогом;

      О том,

           как за всполохом шёл огнедышащий всполох;

      О выжженных напрочь лесах и обугленных сёлах;

      О сгинувших в пламени людях,

           о рухнувших птицах…

      Всё минет,

           но как мне от памяти освободиться:

      Ведь там, где поднимутся снова леса и жилища, —

      Под каждой травинкой там тлеет своё пепелище.

      Зачем считать свои года?

      Они особой