В сумерках утренних на подмосковном шоссе

      Там, где сугробы застыли, синея и горбясь,

      Жду, замерзая, когда по моей полосе

      В гору поднимется медленно сонный автобус.

      Вот он покажется, тусклые пяля глаза,

      Шумно вздохнёт и замедлит свой бег по привычке.

      Возле меня остановят его тормоза.

      Лязгнув и кашлянув, он заспешит к электричке.

      Я отогреюсь среди полушубков и шуб,

      Куревом и чесноком надышусь до тошно́ты.

      Уши заложит мотора усталого шум,

      Однообразно заспорит с кондукторшей кто-то.

      Вечная книга зачитана будет до дыр.

      Сумерки эти едва ли в ней главное смыли:

      Как не реален и призрачен утренний мир,

      Как не реален и призрачен ты в этом мире.

      Хрупок ледок, по которому жизнь моя вновь

      Утром легко к твоему устремляется взгляду…

      Жалостью я называла когда-то любовь.

      Нежностью – надо.

      Зачем ты случайному зову

      Навстречу рванулась, строка?

      Здесь ветер гудит над Гудзоном,

      Гоня по воде облака.

      Вот так и тебя он погонит,

      Срываясь внезапно на свист,

      Подхватит, закружит, обронит,

      Забудет, как высохший лист.

      Вернись! Твой роман с ним не вечен,

      Вам вместе не быть никогда.

      Он лишь со скитаньем повенчан

      И рвётся незнамо куда.

      К бумаге его не приколешь,

      У ветра – особый резон.

      Ты хрупкою рифмой всего лишь

      Заденешь свинцовый Гудзон.

      В преддверье лета, в предвкушении сирени,

      В высоких сумерках, где молча гибнут тени,

      Где зверь готов смахнуть остатки лени

      Ритмичными ударами хвоста;

      Где в чащах спит голодный дух охоты,

      Где так опасны рек водовороты

      И дробная кукушкина икота

      Отсчитывает