Улетают слова. Осыпается с веток миндаль,

      И шуршат под ногами засохшие травы.

      Я живу на земле. Здесь моя поднебесная даль.

      Здесь страдают поэты,

                                что мало им выпало славы.

      Здесь читают стихи,

                           и над каждым свой Ангел трубит.

      Здесь разлито вино и судьба превращается в участь.

      Я хранительница ваших тайн, ваших бед и обид.

      Я сестра ваших жён

                           и случайных полночных попутчиц.

      Я люблю вас.

                     В вас так перемешаны нежность и зло,

      Как свиваются змеи

                     свистящей февральской метели.

      Что бы нас породнило, когда бы ни то ремесло —

      Колдовское, неженское, древнее.

      Нету тяжеле.

      Нет, не в тиши библиотек,

      Не в шумной суете вокзала

      Припоминаю тех, кому

      Я нужных слов недосказала.

      Я накрываю стол для них.

      Ты, время, от меня не застишь

      Всех тех, ушедших и живых,

      Пред кем душа и сердце – настежь.

      А тех, кого не назвала,

      С особой нежностью приму я,

      Приткнувшись на углу стола,

      Седьмого не забыв, седьмую.

      И взглядом каждого коснусь,

      И поимённо обозначу

      Тех, с кем и плачу, и смеюсь,

      С кем над собой смеюсь и плачу.

      А вы, серебряного века,

      Такие разные певцы,

      Чьих строк серебряное эхо

      Сквозь пограничные столбцы

      Летело, по сердцам рассеясь.

      И так захватывало дух,

      И восклицалось: «Ходасевич!»,

      «ИвАнов!» – выдыхалось вслух.

      На что и как вы жили-были,

      Какие боли, беды, были

      Вмещались в ваши зеркала?

      И родина или чужбина —

      Кто бил точней из-за угла?

      Вы все по тропке леденелой

      Теперь ушли за горизонт —

      Бесстрастный Блок,

      Безумный