Этот дом растерял принадлежности быта,

      Утверждённого некогда чётко и властно.

      Даже стены его безнадёжно разбиты

      В нарастающих приступах старческой астмы.

      И ночами, когда я лежу в его чреве,

      Обострённо внимая неслыханным скрипам,

      Он внезапно уходит в шальное кочевье,

      Отрываясь от почвы со скрежетом скрытым.

      И влекомый в дорогу сиянием лунным,

      Звездопадом и неудержимым, и вещим,

      Он на шабаш летит вдохновенно и юно,

      И гремят его ставни, и крыша трепещет.

      И верхушки деревьев царапают жёстко

      Его стёкла, когда опускает он крылья.

      Я под утро сметаю с подушки извёстку —

      И совок наполняется звёздною пылью.

      Как в землю падает зерно,

      Чтоб возместить Земле потери,

      Как ливень градом бьёт в окно

      И как сквозняк срывает двери,

      Так догмы скучные круша,

      Скрывая отголосок боли,

      Освобождённая душа

      Ликует, вырвавшись на волю.

      И нету для неё границ,

      И нету для неё запретов.

      Летит и обгоняет птиц,

      Мечась меж тем и этим светом.

      Берег пах свежей рыбой и тиной,

      Соль впитала его полоса.

      В старом доме дыханье камина

      Мне теплом полыхнуло в глаза.

      И оставив на время раздоры,

      Вслед за мной незаметно вошли

      Виноградари, конквистадоры,

      Словно выросшие из-под земли.

      Дух скитанья ворвался в жилище,

      Загремели, хрипя, голоса,

      И огню была брошена пища —

      Тёмный брус корабельного днища

      И сухая до треска лоза.

      И локтями был стол отутюжен.

      А потом, будоража гостей

      И вино проливая из кружек,

      Полночь грянула – время чертей.

      И тогда по хлопку парусины,

      Словно знак получила извне,

      В дикий танец пошла чертовщина,

      Подступая всё ближе ко мне.

      …У остывшего за ночь камина

      Ни такое примстится во сне.

      Утро вспыхнуло яркой полоскою,

      Дотянувшись ко мне напрямик,

      И дворы разбудил лиссабонские

      Петушиный отчаянный крик.

      И когда я пошла неуверенно

      Вглубь струящихся улиц, меня

      Поджидало иудино дерево,

      Тихо каждым соцветьем звеня.

      Не обидами и не угрозами,

      Но натруженным говором пчёл

      Был озвучен его бледно-розовый,

      Медоносный его ореол.

      И тогда,