Ещё мы спали – дед поднялся, охая,

      И, половицами скрипя, ушёл в собор к заутрене.

      Ещё мы нежились в приятной тёплой судреми –

      И вздрогнули от грохота:

      Долбили в дверь ногою, как тараном.

      На локте мама вскинулась с дивана,

      К окну, к двери метнулась,

      Опять к окну,

      Немея повернулась:

      «О Боже! Г П У!»

      И двое их вошли в морозных клубах,

      Огромных, чудилось, широкоплечих, –

      В перепоясанных тулупах.

      И дверь оставили распахнутой на стужу.

      И сбили ёлку локтем неуклюжим.

      Отпали ставни. Из кровати строго

      Я в свете дня на старшего взглянул.

      Лицо его чернело, закалев от ветрожога,

      И круто выступали кости скул.

      Будёновки засаленный шишак.

      Петелька рваная. Чугунный подбородок.

      «Гражданка Нержина? А гражданин Щербак –

      Отец ваш – где?.. Ушёл молиться? Вот как…

      Должно быть, есть что волку старому замаливать –

      Поплёлся по такому холоду!

      Ну что ж, гражданочка, а вам пока – вываливать

      Золото».

      – «Ка-кое?!» – «Жёлтое». – «Нет у меня». – «Но-но!»

      – «Оно не нужно мне!» – «Так нам зато нужно!»

      – «Ей-богу – нет…» – «Чего? Монет?

      Не обязательно. Шитьём от эполет.

      Посудой можно, бриллиантами и слитками,

      Идём навстречу, понимаем.

      И если золотом мундирчик вытканный,

      То – принимаем».

      – «Как странно… Бриллианты и посуда…

      Прошло двенадцать лет. Откуда?

      В голодный год на масло, на муку…»

      – «Ку-ку!

      Я вам напомню: выдавлена проба

      Такая – девяносто шесть{36}.

      Взломаем пол, диван распорем. Обыск?..

      Я знаю – есть!»

      – «Товарищ, верьте, я…» – «Я не товарищ вам!

      Я, может быть, руки вам не подам!

      Я – гражданин для вас, мадам!

      И вам придётся ехать с нами, если…»

      – «Мне?.. Как же я?.. А сын?!.»

      Он снял