С обеда шёл Олег Иваныч

      Вздремнуть: читая поздно, за ночь

      Никак не высыпался он.

      Звонил безстрастный телефон –

      «Тепло и Сила» – там совет,

      Из института. Если ж нет –

      Засвечивался кабинет.

      И целый вечер шли и шли,

      И свёртки ватмана несли

      Студентки робкие, студенты –

      Самодовольно дипломанты,

      С ленцой весёлой практиканты,

      Неслышным шагом ассистенты.

      В неповторимые те годы

      Два стиля, две несхожих моды,

      Два мира разных, два дыханья

      Столкнулись в жизни обновлённой,

      Их переплеск и колыханье

      Рождали ропот напряжённый,

      И этой недотканной ткани,

      Переплетённой пестроты

      Тянулись всюду туго нити:

      – Товарищ Федоровский, ты…

      – Олег Иванович, простите…

      Кто властной поступью рабфака,

      В косоворотке, френче хаки,

      С ЛКСМовским значком:

      За что боролись? При своём

      Живём и учимся режиме! –

      Кто в остро-круглых длинных джимми,

      Носки открыты, в яркой клетке,

      Утиный козырь мягкой кепки:

      – Танцуем чарльстон!{45} Для вас

      Не Восемнадцатый сейчас!

      И только девушки, подвластны

      Волнам парижских перемен,

      Все дружно были в том согласны,

      Что юбки носят до колен,

      Чтоб чуть на кнопочках держались,

      И чтоб колена обнажались! –

      И ложных пуговиц рядки

      Сверх скрытых кнопок нашивали

      (Их юбки лет тех остряки

      «Мужчинам некогда» прозвали).

      Да сохранив отличья касты –

      Фуражки, ключ и молоточек,

      Тужурки с синью оторочек, –

      От старой власти к новой власти

      Из инженеров совспецы –

      Шли русской техники творцы.

      Так, дверь стеклянную зашторя,

      Всегда с дымком иссиза-бледным

      Меж указательным и средним,

      То консультируя, то споря,

      Шутя, сердясь, доступен всем,

      Он принимал.

      А между тем…

      А между тем в углу гостиной,

      Отгорожённом у окна,

      У своего стола Ирина

      Сидела, к книгам склонена.

      Пишу – Ирина, помню – Ляля –

      Её в семье по-детски звали.

      «Стол» говорю, а помню – столик,

      Точёных ножек карий лак…

      На нём по прихотливой воле –

      Тетради, писанные в школе,

      И многозначащий пустяк,

      Какой-то камешек с приморья

      И снопик ландышей в фарфоре,

      Фрагмент роденовской «Весны»{46},

      Мал меньше меньшего слоны.

      Вразброс над столиком висели

      Её же кисти акварели

      Неярких, вдумчивых тонов –

      Прочтённых книг, неясных снов

      И властной жизни отпечатки:

      То у окна