Но не нашли у деда золота. Отпущен был домой

      Развалиной оглохшей, с перешибленной спиной.

      Два года жил ещё. Похоронил жену.

      – «Пиду к остроголовым подыхать{39}.

      Нэ прожинут!»

      Огонь глаза тускнеющие облил.

      «Воны мэнэ ограбылы, убылы, так нехай

      На гроши на мои хочь гроб мни зроблять».

      Надел поверх рубахи деревянный крест,

      В дверь ГПУ вошёл – и навсегда исчез.

      Теперь уж кажется преданьем

      Такой приветный щедрый дом –

      Нароспашь, искренно, ребром –

      Где рады близким, рады дальним,

      Где остро спорят вкруг стола,

      Где пьют-едят довесела,

      Где заливаются девчёнки,

      Где за минуту комнатёнку

      То в зал расчистят танцевальный,

      То разделят на десять спален,

      Старинный ветхий шкаф зеркальный

      Перенесут и повернут,

      Где книг расходных не ведут,

      И не считают ртов утайкой,

      Где дышит доброю хозяйкой

      Ненарушаемый уют.

      Всё было просто. Все – просты.

      Теперь не то. Теперь не так.

      И если где горит очаг –

      То двери заперты.

      Всегда открытое радушье!

      Тебя всё меньше в русской жизни.

      Твой дар усталостью иссушен

      И подозрительностью изгнан.

      Наш быт рассчитан и суров.

      Уж больше нет таких домов.

      Немало лет прошло с тех пор.

      От взгорбка Среднего проспекта,

      Где взбросил в небо архитектор

      Теперь уж снесенный собор,

      Где в сквере, убранные в ленты,

      Детей возили чинно пони,

      Где спали львы на постаментах,

      А на колончатом балконе

      Встречали девушек студенты,

      Где Банк приземистый с фронтоном

      Улёгся чудищем ампира, –

      Оттуда, в ряд домов втеснённый,

      Стоял их дом неподалёку,

      И в первом этаже квартира

      Во двор сияла светом окон,

      Звала субботами