Отторжен от тебя безмолвием столетий,

      Сегодня о тебе мечтаю я, мой друг!

      Я вижу ночь и холм, нагую степь вокруг,

      Торжественную ночь при тихом звездном свете.

      Ты жадно смотришь вдаль; ты с вышины холма

      За звездами следишь, их узнаешь и числишь,

      Предвидишь их круги, склонения… Ты мыслишь,

      И таинства миров яснеют для ума.

      Божественный пастух! среди тиши и мрака

      Ты слышал имена, ты видел горний свет:

      Ты первый начертал пути своих планет,

      Нашел названия для знаков Зодиака.

      И пусть безлюдие, нагая степь вокруг;

      В ту ночь изведал ты все счастье дерзновенья,

      И в этой радости дай слиться на мгновенье

      С тобой, о искренний, о неизвестный друг!

      По бездорожьям царственной пустыни,

      Изнемогая жаждой, я блуждал.

      Лежал песок, за валом вал,

      Сияли небеса, безжалостны и сини…

      Меж небом и землей я был так мал.

      И, встретив памятник, в песках забытый,

      Повергся я на каменный помост.

      Палили тело пламенные плиты,

      И с неба падал дождь огнистых звезд.

      По в полумгле томительного бреда

      Нащупал надпись я на камнях тех:

      Черты, круги, людские лики, грифы —

      Я разбирал, дрожа, гиероглифы:

      «Мне о забвеньи говорят, – о, смех!

      Векам вещают обо мне победы!»

      И я смеялся смыслу знаков тех

      В неверной мгле томительного бреда.

      – Кто ты, воитель дерзкий? Дух тревожный?

      Ты – Озимандия? Ассаргадон? Рамсес?

      Тебя не знаю я, твои вещанья ложны!

      Жильцы пустынь, мы все равно ничтожны

      В веках земли и в вечности небес.

      И встал тогда передо мной Рамсес.

      .........................

      Я – жрец Изиды светлокудрой;

      Я был воспитан в храме Фта,

      И дал народ мне имя «Мудрый»

      За то, что жизнь моя чиста.

      Уста не осквернял я ложью,

      Корыстью не прельщался я,

      И к женской груди, с страстной дрожью,

      Не припадала грудь моя;

      Давал я щедро подаянье

      Всем, обращавшимся ко мне…

      Но есть в душе воспоминанье,

      Как змей лежащее на дне.

      Свершал я путь годичный в Фивы…

      На палубе я утра ждал…

      Чуть Нил влачил свои разливы;

      Смеялся вдалеке шакал.

      И женщина, в одежде белой,

      Пришла на пристань, близ кормы,

      И стала, трепетно-несмело,

      Там, пред порогом водной тьмы.

      Дрожал корабль наш, мертвый, сонный,

      Громадой черной перед ней,

      А я скрывался потаенно

      Меж бревен, весел и снастей.

      И, словно в жажде утешенья,

      Та, в белом женщина, ждала

      И