Ой вы, струночки – многозвончаты!

      Балалаечка – многознаечка!

      Уж ты спой нам весело

      Свою песенку,

      Спой нам нонче ты, нонче ты, нонче ты…

      Как рязанский князь под замком сидит,

      Под замком сидит, на Москву глядит,

      Думу думает, вспоминает он,

      Как людьми московскими без вины полонен,

      Как его по улицам вели давеча,

      Природного князя, Святославича,

      Как глядел на него московский народ,

      Провожал, смеясь, от Калужских ворот.

      А ему, князю, подобает честь:

      В старшинстве своем на злат-стол воссесть.

      Вот в венце он горит, а кругом – лучи!

      Поклоняются князья – Мономаховичи.

      По и тех любить всей душой он рад,

      В племени Рюрика всем старший брат.

      Вот он кликнет клич, кто горазд воевать!

      Па коне он сам поведет свою рать

      Па Свею, на Литву, на поганый Крым…

      (А не хочет кто, отъезжай к другим!)

      Споют гусляры про славную брань,

      Потешат, прославят древнюю Рязань.

      Но кругом темно – тишина, —

      За решеткой в окно Москва видна,

      Не услышит никто удалый клич,

      За замком сидит последний Ольгович.

      Поведут его, жди, середи воров

      На злую казнь на кремлевский ров.

      Ой вы, струночки – многозвончаты!

      Ой подруженька – многознаечка!

      Спой нам нонче ты, спой нам нонче ты,

      Балалаечка!

      Да, на дороге поколений,

      На пыли расточенных лет,

      Твоих шагов, твоих движений

      Остался неизменный след.

      Ты скован был по мысли Рока

      Из тяжести и властных сил:

      Не мог ты не ступать глубоко,

      И шаг твой землю тяготил.

      Что строилось трудом суровым,

      Вставало медленно в веках,

      Ты сокрушал случайным словом,

      Движеньем повергал во прах.

      Сам изумлен служеньем счастья,

      Ты, как пращой, метал войска,

      И мировое самовластье

      Бросал, как ставку игрока.

      Пьянея славой неизменной,

      Ты шел сквозь мир, круша, дробя.

      И стало, наконец, вселенной

      Невмоготу носить тебя.

      Земля дохнула полной грудью,

      И ты, как лист в дыханье гроз,

      Взвился, и полетел к безлюдью,

      И пал, бессильный, на утес, —

      Где, на раздольи одичалом,

      От