Деревья не гнулись под ветром,

      дни в дрему вгоняла жара…

      Что видел он дальше, чем смертным

      дано? из какого нутра?

      Терялась, петляя, дорога,

      курился над сопками дым…

      С каким разговаривал богом?

      с пространством шептался каким?

      Но вылечить эту проказу —

      наверно, скорее просчет…

      Матфей напридумает сказок,

      Лука с Иоанном еще

      покруче, мол, крах и геенна

      да близящийся пересуд

      посмертный… И это на смену

      его откровенных минут!

      «Любить всех людей без разбора, —

      он грустно, – вам трудно пока.

      Я знаю, готовит мне скоро

      погибель из ваших рука…

      Храм рухнет – «Какая забота!

      Что мы-то с того соберем?» —

      «Напрасно вы ждете чего-то,

      ни богом не быть, ни царем

      дано мне…» Упрямо сквозь веки

      слеза просочилась. «Страда

      моя подошла.» Человеком

      таким, что уже никогда

      не быть… Я влачусь безутешен —

      почто не впитал с молоком:

      бог всякий на страхе замешан —

      свободно добро и легко,

      как шло от него… Но откуда

      та сила взялась – от семьи?

      Полати одни и посуда —

      свет миру один из восьми…

                                 ***

      Но миру всегда не до слова,

      ему бы каких-нибудь дел,

      подсунут слепого, хромого:

      «А что – исцелить бы сумел?!»

      «Мессия… что дашь для примера?

      дождя б хоть