Долго шипит охотничья спичка, закури.

      Под брезентом – из-под бинтов – вихрастый чуб. Тюльпан будет в четверг.

      Какая разница для них, уснувших там?

      Пусть даже и отыщутся ответы…

      Все кончилось. Осталась пустота,

      Как пепел догоревшей сигареты.

      Окровавленная вата вечернего неба.

      Белая, белая ночь.

      Огромная луна с пятнами, напоминающими бегущего бизона.

      Приснился угол Майорова и Исаакиевской,

      где учился кататься на велосипеде.

      Утро. Пыль. Такая, что не видно колеи.

      Вязкая, жирная, холодная, чужая.

      Бетонка. За 9 лет будто бы сама война сделала ее удобной для мин:

      через каждые 3 метра бетона – 50 сантиметров грунта.

      Вижу только то, что позволяет триплекс перископа

      Перелезть на броню? Лучше не стоит. Гранатовые места.

      Вздыбленные над дорожным покрытием две бетонные секции,

      похожие на разведенные от изумления руки

      с растопыренными пальцами арматуры.

      Фугас.

      Одинокий афганец,

      напоминающий русского крестьянина с плаката «Спасите от голода».

      Барбухайка-грузовик. Везла знаменитые кандагарские гранаты.

      Съехала на полметра с бетонки.

      Под бывшим колесом – аккуратная полуметровая воронка.

      Вокруг – раскатившиеся рубиновые гранаты и еще что-то,

      бордовое, липкое…

      Боже, ведь это человеческие внутренности.

      Вдоль рваной колонны одуревшая лентопротяжка

      отчаянно тянет Розенбаума и лысую Агузарову,

      бардов-афганцев и Пугачеву:

      «Глазам не верю, неужели в самом деле ты пришел?..»

      Солнечный Афганистан.

      Ласковый и нежный.

      Зверь.

      Что в памяти запечатлелось? —

      Хрипение вальса Бостон

      Под мат и под хохот – в них правда и ересь…

      Да буровский медный патрон…