Не нужно думать, что палач и шут

      подобны и почти одно и то же!

      Шуты нам всех милее и дороже —

      кто скажет «нет», те попросту солгут.

      Палач – дурной, его душонка злая,

      а шут – святой, и он достоин рая.

      Святой Генис по ремеслу был шут.

      Имел он друга, чуть себя моложе.

      И шут, и друг его, наверно, тоже

      теперь в раю, где ангелы поют.

      Шут всё отдаст – судьба его такая.

      Палач зубаст – сожрет, не размышляя.

      В Аррасе был подвижник – тоже шут,

      известный нам – через него Ты тоже

      чудес явил весьма немало, Боже!

      Зато палач жестокосерден, лют,

      милей всего злодею кровь людская,

      он хоть кого убьет, не разбирая.

      Ведь Фивы спас от Александра шут —

      а Александр иных царей был строже!

      И если б не забавник-шут, то кто же

      избавить мог бы покоренный люд?

      О том молва гласит, не уставая;

      она права, злодея порицая.

      Преславный Даурель был тоже шут.

      Он отдал сына на мученья, Боже!

      Таких героев забывать негоже —

      я перечислить многих мог бы тут.

      Шут веселит, народу помогая,

      палач казнит, злодейство совершая.

      Корысти нет во мне – ведь я не шут,

      и у меня с шутом ничто не схоже.

      Их ремесло я уважаю всё же —

      и рыцари, и короли их чтут.

      Скажу, как есть, хваленье завершая:

      шутам и честь, и слава вековая!

      Между Леридой моей

      и Бельвисом тёк ручей,

      повстречал я там пастушку,

      пастушок разлёгся с ней

      на лужайке меж лилей,

      целовал дружок подружку;

      и, любуясь на простушку,

      я подумал про девчушку,

      что в Кастилии, ей-ей,

      не найти цветка милей,

      как подстроить ей ловушку?

      На овцу я бросил взгляд —

      вижу, что её солдат

      потихоньку умыкает;

      я вскричал: – «Будь трижды клят!» —

      Устыдился дерзкий хват

      и с позором отступает,

      в перебранку не вступает;

      я же, как душа желает,

      увожу овечку в сад

      и тотчас бегу назад,

      где пастушка отдыхает.

      Воротясь, я в сей же миг

      слышу безутешный крик:

      – «Что за горе мне, злосчастной!

      Ах, как мой урон велик!

      Злой удел меня постиг!

      Радость неги сладострастной

      обернулась в час ненастный

      этой горестью ужасной!

      Не встречали ль меж гвоздик

      вы овечку, где родник,

      Сервери, сеньор мой ясный?»

      – «Дева милая, она

      будет вам возвращена,

      ну, а какова награда?»

      – «За овечку я сполна

      вам, сеньор, воздать должна,

      вашей милой стать я рада,

      коль нужда,