Не знаешь баллад,

      кансон, серенад —

      они для тебя, как несбыточный сон;

      бездарны стихи

      и шутки плохи,

      изюминки нет ни в одной из тенсон.

      Известен тебе ль

      искусник Рюдель?

      Напев его свеж, и язык обновлён.

      Велик Маркабрюн

      гармонией струн,

      а ты слышал звон, да не знаешь, где он.

      И где тебе, друг,

      вкусить от наук,

      когда ты видал лишь родной небосклон?

      Великий наш Карл

      геройством сверкал,

      но что тебе песнь стародавних времён?

      А я одолел

      гористый предел,

      к испанцам пришёл, не страшился препон,

      узрел Ронсеваль,

      где бранная сталь

      бойцам нанесла жесточайший урон.

      Двенадцать бойцов

      от вражеских ков

      погибли, их предал злодей Гвенелон,

      и сотню других

      бойцов удалых

      забрал вероломный Марсилий в полон.

      Не знаешь ты их,

      деяний былых —

      ни старых преданий, ни новых кансон;

      уж лучше платок

      накинь на роток,

      молчок – твоя лучшая песнь, убеждён!

      Не знаешь, профан,

      чем славен Роллан,

      как будто он не был вовеки рождён;

      и кем был Артур —

      ты пуст, балагур,

      ты словно бы вышел вчера из пелён.

      О чём пел Давид,

      чья арфа гремит,

      городишь ты вздор, и не будешь прощён;

      а сколько вранья

      наслушался я

      про Рим, что спалил император Нерон!

      Толкуешь ты нам —

      а мне был бы срам! —

      как некогда был погублён Илион;

      Ай, славный знаток —

      всё спутал, что мог,

      изрядный ты путаник, из ряду вон!

      О чём ты поёшь,

      и сам не поймёшь —

      и где тебе петь, как Овидий Назон,

      про то, как Пирам

      молился богам,

      от любящей Тисбы стеной отделён!

      Ни слух усладить,

      ни речь возгласить —

      нет, Кабра, плохой из тебя Цицерон;

      ступай-ка, глупец,

      в загон для овец —

      там, Кабра, и кнут для тебя припасён.

      В неразумии своем

      я страдаю, как в бреду.

      Кто я? Где? Куда бреду?

      Ночью мучаюсь и днем.

      То надежда, то тревога,

      то мне зябко, то тепло,

      жизнь и смерть, добро и зло —

      мало мне всего и много.

      Я в отчаяньи таком,

      что с собою не в ладу;

      я к отшельникам уйду,

      я покину отчий дом.

      Прогнала меня с порога

      та,