Зачем же здесь увертки, оправданья?

      Немеют все при звуках красоты,

      Ничтожества страдают за желанья;

      Цветок любви не любит темноты.

      Любовь! Меня ведешь, как кормчий, ты.

      Кого зовет на подвиг это знамя —

      Будь даже трус, в нем вспыхнет смело пламя.

      Прочь, глупый страх! Долой все рассужденья!

      Почтенье, разум, ждите седины.

      Где глаз мой, там и сердце без боренья.

      Печаль и поза мудрости нужны.

      Их гонят прочь лучи моей весны.

      Желанье – вождь; красавица – награда,

      И для нее погибнуть сердце радо.

      Как заглушают плевелы пшеницу,

      Страх похотью тлетворной заглушен.

      С сомненьем, с жаром похоти блудницы

      Уж крадется, прислушиваясь, он,

      Как слугами коварными, смущен

      То тем, то этим шатким убежденьем.

      То – перед миром, то – пред нападеньем.

      Небесный образ мысль его ласкает,

      Но Коллатин с ним крепко обручен.

      Взгляд на нее все мысли омрачает,

      А тот, что на супруга обращен,

      Велит бежать, бежать отсюда вон,

      Волнует сердце доблестным призывом;

      Но, лживое, осталось сердце лживым.

      И низменные силы, подстрекнуты

      Отважным видом своего вождя,

      Вступают в страсть, как в час – его минуты,

      И гордость их растет; за ним следя,

      И платит дань с избытками, ведя

      Его вперед, к Лукреции, к постели.

      Так римский вождь спешит к заветной цели.

      Замки меж спальней и его стремленьем

      Разрушены. Уж больше нет преград.

      Но двери, отворяяся, скрипят;

      Пророча зло, предупредить хотят

      О нем, пища, ночные звери – ласки.

      Он все идет и гонит страх огласки.

      Дверь неохотно силе уступает.

      Сквозь скважины и щели погасить

      Стремится факел ветер, и бросает

      Свой едкий дым в лицо, и заградить

      Желает путь – и зло остановить.

      Но сердца жар раздут желаньем бурным,

      И факел весь горит огнем пурпурным.

      Он видит озаряемую светом

      Лукреции перчатку на полу.

      Схватив ее с циновки, об иглу

      Он палец уколол и видит в этом

      Живой намек – не поддаваться злу;

      Он говорит ему: «Пойми меня ты:

      Лукреции уборы даже святы».

      Увы, его препятствия не властны

      Остановить; их смысл легко найти:

      Дверь, ветер – все, что было на пути,

      Что задержать старалося напрасно, —

      Случайности. Порой часам идти

      Подобные препятствия мешают,

      Пока минуты долг не отсчитают

      «Так, – мыслит он, – все эти проволочки —

      Морозы с наступлением весны;

      Они порой задерживают почки,

      Но после них так песни птиц звучны!

      Сокровища с трудом сопряжены:

      Моряк-купец приходит