Прости мне горькую досаду

      И недоверье к чудесам.

      За неименьем адресатов

      Я изредка тебе писал.

      И знал, что широко отверсты

      Глаза бессонные твои,

      Что разгадала ты притворство

      Несуществующей любви.

      Но как бы мог в рассветный иней

      Идти по наледи шальной,

      Когда бы книжной героиней

      Ты не таскалася за мной.

      И что ни виделось, ни мнилось

      Моей кочующей судьбе,

      Ты принимала все, как милость,

      Не помышляя о себе.

      Стоят у околицы женщины

      И смотрят в осеннюю стынь.

      Из Киевщины в Смоленщину,

      Из Гомелыцины на Волынь

      Мятутся солдатские тысячи.

      Любовь и для них отыщется,

      Но горькая, как полынь…

      В наградах и ранах —

      Штык да сума —

      В шинелишке драной

      Он входит в дома.

      И славная баба

      Безоговорочно

      Признает хозяином

      Запах махорочный.

      – Быть может, и мой так по свету

      скитается! —

      Подумает бедная и запечалится.

      …Озябшие птицы кричат на ветле,

      Туманы заколобродили.

      И мнится солдату: он снова в тепле,

      Он – дома, он снова на родине.

      Он снова в уютном и теплом

      Дому,

      где живет постоянство…

      А там,

      за темными стеклами, —

      Неприбранное пространство.

      А там,

      за темными стеклами, —

      Россия

      с войною,

      с бедою;

      И трупы с слепыми глазами,

      Залитыми водою;

      И мельницы,

      как пугала,

      Закутанные в рогожи,

      И где-то родимый угол,

      И дом почти такой же.

      И там – почти такой же —

      Солдат,

      усталый и черный,

      Лежит с твоею бабой,

      Податливой и покорной…

      Я душу с тоски разую.

      Закрою покрепче двери,

      Чтоб мучить тебя, чужую,

      За то, что своей не верю,

      За то, что сто лет не бачил,

      Какая ты нынче стала,

      За то, что холод собачий

      И дождь,