Колют ресницы. В груди прикипела слеза.

      Чую без страха, что будет, и будет – гроза.

      Кто-то чудной меня что-то торопит забыть.

      Душно – и все-таки до смерти хочется жить.

      С нар приподнявшись на первый раздавшийся

                                                                              звук,

      Дико и сонно еще озираясь вокруг,

      Так вот бушлатник шершавую песню поет

      В час, как полоской заря над острогом встает.

      Жил Александр Герцович,

      Еврейский музыкант, —

      Он Шуберта наверчивал,

      Как чистый бриллиант.

      И всласть, с утра до вечера,

      Затверженную вхруст,

      Одну сонату вечную

      Играл он наизусть…

      Что, Александр Герцович,

      На улице темно?

      Брось, Александр Сердцевич,

      Чего там! Всё равно!

      Пускай там итальяночка,

      Покуда снег хрустит,

      На узеньких на саночках

      За Шубертом летит —

      Нам с музыкой-голу́бою

      Не страшно умереть,

      Там хоть вороньей шубою

      На вешалке висеть…

      Всё, Александр Герцович,

      Заверчено давно,

      Брось, Александр Скерцович,

      Чего там! Всё равно!

      За гремучую доблесть грядущих веков,

      За высокое племя людей —

      Я лишился и чаши на пире отцов,

      И веселья, и чести своей.

      Мне на плечи кидается век-волкодав,

      Но не волк я по крови своей —

      Запихай меня лучше, как шапку в рукав

      Жаркой шубы сибирских степей…

      Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой

                                                            грязцы,

      Ни кровавых костей в колесе;

      Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

      Мне в своей первобытной красе, —

      Уведи меня в ночь, где течет Енисей

      И сосна до звезды достает,

      Потому что не волк я по крови своей

      И меня только равный убьет.

      Ночь на дворе. Барская лжа:

      После меня хоть потоп.

      Что же потом? Хрип горожан

      И толкотня в гардероб.

      Бал-маскарад. Век-волкодав.

      Так затверди ж назубок:

      Шапку в рукав, шапкой в рукав —

      И да хранит тебя Бог!

      Нет, не спрятаться мне от великой муры

      За извозчичью спину Москвы.

      Я – трамвайная вишенка страшной поры

      И не знаю, зачем я живу.

      Мы с тобою