Гончарами велик остров синий –

      Крит зеленый. Запекся их дар

      В землю звонкую. Слышишь подземных

      Плавников могучий удар?

      Это море легко на помине

      В осчастливленной обжигом глине,

      И сосуда студеная власть

      Раскололась на море и глаз.

      Ты отдай мне мое, остров синий,

      Крит летучий, отдай мне мой труд

      И сосцами текучей богини

      Воскорми обожженный сосуд…

      Это было и пелось, синея,

      Много задолго до Одиссея,

      До того, как еду и питье

      Называли «моя» и «мое».

      Выздоравливай же, излучайся,

      Волоокого неба звезда,

      И летучая рыба – случайность,

      И вода, говорящая «да».

      Длинной жажды должник виноватый,

      Мудрый сводник вина и воды:

      На боках твоих пляшут козлята

      И под музыку зреют плоды.

      Флейты свищут, клянутся и злятся,

      Что беда на твоем ободу

      Черно-красном – и некому взяться

      За тебя, чтоб поправить беду.

      О, как же я хочу,

      Не чуемый никем,

      Лететь вослед лучу,

      Где нет меня совсем.

      А ты в кругу лучись –

      Другого счастья нет –

      И у звезды учись

      Тому, что значит свет.

      Он только тем и луч,

      Что только тем и свет,

      Что шопотом могуч

      И лепетом согрет.

      А я тебе хочу

      Сказать, что я шепчу,

      Что шопотом лучу

      Тебя, дитя, вручу…

      Нереиды мои, нереиды!

      Вам рыданья – еда и питье,

      Дочерям средиземной обиды

      Состраданье обидно мое.

      Флейты греческой тэта и йота –

      Словно ей не хватало молвы, –

      Неизваянная, без отчета,

      Зрела, маялась, шла через рвы…

      И ее невозможно покинуть,

      Стиснув зубы, ее не унять,

      И в слова языком не продвинуть,

      И губами ее не размять…

      А флейтист не узнает покоя:

      Ему кажется, что он один,

      Что когда-то он море родное

      Из