Граф ведал медицинские познанья,

      Науку по журналам постигал,

      Он их из Альбиона получал,

      Тем расширяя миропониманье.

      Жены все нет – стыдобушку забыла,

      Готова жизнь отдать за подлеца.

      Здесь запереть мерзавку надо было,

      Чтоб не теряла своего лица!

      И отлупить бы тоже не мешало б –

      Ремнем кавалерийским отодрать,

      И не жалеть ее, едрена мать,

      Не слышать пеней и слезливых жалоб.

      А может, это выдумка и враки,

      И тот урод не лазит в огород?

      Мужик на бабе не оставит знаки,

      Так что ж он слухи в голову берет?

      Слугу он вызвал: – Где Елизавета?

      – Ушла куда-то, – отвечал слуга.

      …Уже недалеко и до рассвета,

      Который тихо входит в берега.

      – Ступай! – он молвил, мысленно ругаясь,

      Один средь распадающейся мглы.

      Бродил по кабинету, натыкаясь

      На стулья, этажерки и столы.

      Затем платком глаза он молча вытер,

      Наполнил трубку и поднес огня.

      И сел писать письмо в далекий Питер, —

      Попляшешь, обезьяна, у меня!

      Лети, депеша, в невскую столицу,

      Прочтет министр ее, прочтет и царь.

      Не зря, бывало, в цель стрелял он встарь –

      Он уязвит врага на-особицу!

      …Короткими одесскими ночами

      Не спи, от черной ревности рыдай,

      Подушку белоснежную кусай,

      Терзайся, граф, и скрежещи зубами.

      Жены недуг узнал по бормотанью,

      Что вылетает в чувственном огне,

      По вскрикам странным в беспокойном сне,

      По легкому и быстрому шептанью.

      По счастью, царь Московии всесилен,

      Что постановит – так тому и быть.

      Как Парка, держит он судьбины нить,

      И путь найдет средь мозговых извилин.

      А дело тут особенного рода:

      Он должен выслать этого урода.

      Куда? Куда угодно, хоть бы в ад,

      Лишь не было б ему пути назад.

      …А сколько сил на город положил,

      Мостя ему в грядущее дороги.

      Трудился честно, не жалея сил.

      И что же получается в итоге?

      Хотел бы я сокровище свое

      Одеть навек в достойную оправу.

      Да он не пощадит ведь и ее

      И втопчет в прах – а по какому праву?

      Пробили утро старые часы,

      Не дремлет время – неустанный витязь.

      Молю я вас, межзвездные весы,

      Хоть раз ко мне немножечко качнитесь!

      Я ведаю и сам, что трижды прав,

      Ведь защищаю честь свою и совесть.

      Так скажет и потомок мой, узнав

      Печальную и путаную повесть.

      Вникай, дружище, в мой нелегкий труд,

      Который сотворил я не условно.

      Верши над нами справедливый суд,

      И я его приму беспрекословно.

      Нелепая, безжалостная Русь,

      Я