Как прикоснешься к великим, сразу

      стыд подопрет – ты не столько мелок,

      сколько ленив: не отделал фразы,

      мысль не додумал в чаду поделок.

      И не сказать, что повязан бытом

      или совсем уж не вышел рыльцем —

      не выделялся, не бил копытом,

      чтобы мечте потаенной сбыться.

      Здесь притаясь, из второго ряда,

      как летописец при общей стыни,

      прятался в стол, и внутри тетрадок

      клики восставших, рабов унынье.

      Будем судимы ль, промчимся мимо —

      вряд ли оракул какой просвищет,

      призванных долг – не сводить в терпимость

      спесь вороватых и зависть нищих.

      Вроде, учитель – не создал школы,

      свет открывая – блуждал в потемках,

      страсть создающих, бездетность полых

      лишь отражая и то негромко.

      Знать, не настолько душа крылата —

      ей бы сорваться от будних весей,

      перечеркнув никчемный остаток,

      чтоб захлебнуться последней песнью…

      Знаем, родину не выбирают,

      не сложилось – ничья вина:

      ты теряешь – она теряет,

      ты не в силах – она больна.

      Эмиграция… раньше ль, позже…

      Кто отчаяться не привык —

      те же книги на полках, тот же

      стол рабочий, родной язык,

      для друзей открытые двери,

      сад чуть меньший, процветший весной.

      Чувство родины не измерить

      показухой чьей-то шальной.

      Цепи внешние временем смоет,

      а без кровных, как ни мудри…

      Мы увозим ее с собою,

      ту, что бьется у нас внутри,

      эмиграция – лишь дорога

      обретенья на полпути.

      Это как с потаенным богом —

      все идти к нему и идти.

      Запроданный май распускает салют,

      для выживших днесь «особистов»,

      а жертвы… им то же есть пара минут,

      и хватит… Но он так неистов,

      что сбились со счета – какая весна

      в свои хороводы сманила!

      Казалось, довольно, копилка полна,

      уже на соблазны нет силы —

      как вдруг про окопы в гнилом феврале

      забыв, кровожадность расплаты,

      язычества пиршество в каждом дупле.

      Метаться, кружиться пернатым

      под ритм перводвигателя, под мотив

      природы, с теплом запоздавшей,

      и клеить семейное счастье, сменив

      наивные детские шашни

      на кров хоть какой-то, на крышу, полы,

      сплетенные