Снова в Польшу вернусь я – там груши и сливы

      в сентябре будут падать с тяжелых ветвей,

      но под солнцем сентябрьским не буду счастливым,

      никогда не расстанусь я с болью моей.

      Это солнце, висевшее над горизонтом

      и дававшее благословенье врагам, —

      это солнце нас било грохочущим фронтом,

      посылало снаряды фашистские нам.

      Не застряли их танки в иссохших болотах,

      самолетов их гул не смолкал никогда.

      Моточасти – быстрее нашей польской пехоты,

      и пылали оставленные города...

      Солнце!

      Остановил его кто-то когда-то?

      Почему ж над Варшавой не меркло оно?

      Солнце жгло и слепило героясолдата

      на пути боевом, где от дыма черно.

      Помню: огненным шаром оно над Варшавой,

      и над Кутно, и над Вестерплятте стоит,

      и восходит кроваво, и заходит кроваво,

      словно бедствий земных его радует вид.

      И с тех пор вижу солнце всегда не иначе

      как набухшее гневом, и сверкает оно

      в дымном пламени мужества, в горестном плаче,

      темной кровью отчаяния обагрено.

      О сентябрь! Ты минуешь кровавою датой,

      наш закон и свобода растопчут змею.

      Может быть, во враге вновь откроем мы брата

      и победа в одну приведет нас семью, —

      но сентябрьское солнце тех дней, тех страданий,

      нашей крови и славы, повитой огнем,

      будет проклято в песнях, легендах, сказаньях,

      поколения не позабудут о нем.

      Плачь, моя муза-красавица,

      утешительница печальных!

      Сердце мое разрывается

      в странах чужих и дальних.

      Шторм качает моё жилище

      вздохом яростным, сердца грохотом,

      разум шепчет: «Держись, дружище!»,

      ну а сердце: «А что, что потом?»

      Словно рабыня нагая,

      на рынке мы все безусловно.

      Истории бич стегает,

      в устах замирает слово.

      «Сколько?» – цедят воротилы,

      история-сводня – проворна,

      а