Мама!

      Я жив, работаю,

      и можешь быть уверена:

      мое сердце —

      Твое по́ крови —

      не из дерева.

      Мама!

      Я стал поэтом

      (лучше, чем большинство),

      пишу и думаю: «не то!» —

      поэтому опереться бы —

      но на кого?

      Мама!

      Я «делаю то, что делаю»,

      как ты учила и понять помогла,

      ношу в себе – целое:

      то, что ты мне дала.

      Каб лишился чёрт рогов,

      вера б ослабела,

      онемел костёлов зов —

      нет до чёрта дела.

      Поскакал бы черт, как он умел —

      галопом, галопом.

      Поскакал бы черт к одной куме

      настоящим чертом.

      А та кума —

      ведьма сама —

      сказала бы гордо:

      «Пошел ты, черт, к черту!»

      Интеллигент Франсуа Вийон

      шел себе как-то в подпитии:

      то ли он был (ради рифмы) влюблен,

      то ль отметил какое событие...

      Шел он себе пятнадцатым веком,

      как я гуляю полем и лесом,

      и в народе слыл неплохим человеком,

      и умер, как подобает повесам.

      А был он казнен, ибо вор и смутьян —

      или просто в Лету плюхнулся летом?

      Отвечаю с трудом (потому что пьян):

      он был настоящим поэтом.

      Что ж это в памяти так засело?

      Какой незапамятный год?

      Время сумерек, бедных и серых:

      комнатушка, камин, комод...

      Тик-так, тик-так... – шаги подступающей ночи.

      И голос – любимый самый:

      – Ты не поужинал, мой сыночек?

      – Нет, не поужинал, мама...

      Может быть, мне в чем-то откажут

      или за что-то накажут...

      Часы и годы бегут...

      Но вернуть бы от прежнего часа,

      от этого серого часа —

      хотя бы тридцать минут.

      Клянемся все тебе, Отчизна,

      в дни благородного труда:

      построим мы для новой жизни

      заводы, штольни, города!

      В руках кирка, и молот, и лом...

      Построим мы вольный наш дом!

      Друзья!