Дребезг окон, стен трясенье...

      Эта буря как накатит!

      Что ж мне надо для спасенья?

      Разве – до утра – заклятий.

      Чары-мары... тьфу ты, ими

      кто нас нынче обморочит?

      Да упырь вот в домовине

      с чердака слезать не хочет!

      За окошком чьи-то морды

      мерзкие гримасы строят.

      Как, рассвет, еще не скор ты —

      кто-то мне глаза закроет?

      От бессонницы те страсти,

      как и горсть стихотворений...

      А во тьме, куда попасть мне, —

      дребезг окон, стен трясенье.

      Эта буря мчит от Вислы,

      тополя сгибая круто:

      как не знать ее мне свиста!

      Будет – грусть. Седое утро.

      Но подвигнусь вновь на труд я —

      сочиню стихи иные,

      в них зазолотеет утро...

      Чары – вздор. Молчи, стихия!

      Густы на Жолибоже тополя,

      но небо мне милей над Жолибожем,

      особенно в дни ноября, когда

      слой серой краски на лазурь положен.

      Когда я полюбил, такое ж небо было.

      Как мило...

      Я по Освенциму плачу

      и по тебе, Мария.

      Звалась ты Мария, может, иначе.

      Умерли дни былые.

      Хожу-брожу, бестолковый покойник,

      еле таскаю ноги.

      Вспомнит ли кто обо мне с тоскою?

      Что я встречу? Смерть на дороге.

      Еще похожу-поброжу, быть может,

      рука моя стих напишет.

      В землю потом положат,

      тишь-тишью.

      «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!.

      Знакомая формулировка.

      Я и каменщик – мы в тюряге.

      У нас голодовка.

      Этот сырой каземат

      и жалкая корка хлеба,

      неужели они для нас —

      окно в небо?

      Окно будет распахнуто

      кувалдой, пером, мастерком,

      хлебное поле – вспахано

      честным трудом.

      Мы выйдем на волю с тем каменщиком,

      хлеб заработать чтоб.

      А если кому не нравится —

      в лоб!

      Будь я поэтом-эстетом (как кому-то на ум взбрело),

      слагал бы вирши эстетские (себе же назло),

      но лучше б я нанялся маляром,

      выводил лица покойных,

      а после – головой в ведро

      с краской: вот смерть достойная...