Пахнут липы, пахнет вода

      речная.

      Не бывать мне уже молодым никогда,

      не плыть неведомым краем.

      За каждым изгибом русла, за каждой ивой

      туман, как дым:

      – Гражданин рулевой, поверните, пока мы живы, —

      я стану другим!

      Буду я – как песок летучий,

      как плеск волны:

      одинокому – лучше

      дальние дали видны!

      Гражданин рулевой повернёт,

      зашумит волна.

      Что же – это и есть счастье твоё?

      Как знать...

      На раскачивающееся деревце

      воробей норовит взмоститься,

      раскачивается, примеривается

      и наконец садится.

      На колеблющиеся помыслы

      капля печали осела,

      дрожала, дрожала от робости

      и наконец отвердела.

      Я не дрожу при мысли о смерти —

      все люди ее встречали, —

      но я колеблюсь, колеблюсь, колеблюсь

      перед приливом печали.

      Вот мы ехали всё и ехали

      с шофером Фальковским.

      Он спросил: «Куда ж мы едем?» —

      «В Польшу».

      А Польша здесь же:

      от самой Варшавы —

      полей пшеничная свежесть

      и слева и справа.

      Висла... Висла...

      во всех впечатленьях и мыслях,

      Висла серая и голубая,

      Висла добрая, Висла злая,

      то разгневанна, то лукава.

      Взгляни!

      Цитадель!

      Там умирали.

      Варшава.

      Если б всё старопольское

      в рамку я вставил,

      ни себя, ни отчизну

      я бы тем не прославил.

      Двухступенные крыши?

      «Девять монастырей и редкие домики?»

      Нет, мой голос, вздымайся выше:

      слушайте, потомки!

      На Святом кресте добывается камень,

      а в Варшаве дома из железа...

      Раньше их возводили руками,

      ныне – краны под небо лезут,

      хватают железной хваткой

      и несут и растят массивы...

      Опиши это сильно, и кратко,

      и красиво.

      Этот дом над Варшавой

      дал Сталин.

      Спасибо Сталину. Слава! Слава!

      Слава стали!

      О, эти апрельские облака,

      небесная синева,

      попробуй ее удержать в руках,

      вечно она нова.

      Возьми ее в руку, пани Моника,

      как цветок, что уносит вода,

      как все это течет – гляди, глядика —

      в мир, в никуда.

      У Збышка Турского два рояля,

      два гроба, воскресающие из неми.

      Он