Город, любимый мною,

      ты строишь зданья,

      о, как мягки весною

      их очертанья...

      Много нужно стараний,

      но мы залепим

      каждую твою рану

      насущным хлебом,

      его от себя отнимем,

      о да! отнимем,

      твоей красоты во имя,

      во имя

      того, что уже свершила,

      что свершала

      славы нашей вершина —

      Варшава!

      Выйду да гляну, как поле вспахано,

      ни зимы не страшусь, ни ветров осенних.

      И нету во мне никакого страха.

      Ты ведь знаешь: я – не Есенин.

      Страхи налево, страхи направо, —

      но, – промозглый страх не приемля, —

      он учинил над собою расправу

      и удалился в темную землю.

      Милая, я не боюсь ничего на свете,

      твоею лишь скорой печалью маюсь…

      А над полями – всё свищет ветер.

      А над кровлею – белый аист.

      Птицы кругом летают,

      вьётся птичий рой,

      спрашивают, окликают:

      кто ты такой?

      А я – птицам друг,

      и любви, и песне,

      мой стих родился не вдруг...

      Может, оно уместней

      и проще – совсем не писать,

      а я? – ха! – пишу.

      Вместо того чтоб сосцы суки-земли сосать,

      кое-как, но дышу.

      Ненавижу в новелле Сенкевича волка,

      ненавижу жестокость дел;

      промолчать кой о чем – больше толку.

      Грустный удел.

      Волки жену мою растерзали,

      хуже, чем волки.

      Тишину жестокие вихри взорвали,

      ангелы умолкли.

      Что с того, что умею стихи писать, —

      не хочу ничего.

      Ведь я должен, должен, должен

      в сон любимые призраки пеленать.

      А для чего?..

      В глазах моих – сырость,

      сердце – изнылось,

      что мне до дальних далей?

      Сбежал бы, тоскуя,

      в чащу лесную

      да помер бы от печали.

      Бумага белая лучше

      стихотворения скверного,

      плохого стиха ничто не улучшит,

      и дело первое:

      не пиши без уменья, не трать силу попусту;

      а во-вторых – не пиши, если нет повода,

      и не волнуешься, и несет тебя попросту

      всяческих пустяков вода;

      брошен в нее ты – и выплывай.

      Длиннее писать у меня нет повода.

      Бывай!

      Сросшийся с жизнью, как древо с листами,

      что же скажу ей?

      Что сторониться, конечно, не стану

      листиков жухлых.

      Если деревья, то бишь поэты,

      жить без листков не могут,

      если дороги правильной нету,

      выйду своей дорогой —

      в поле, дорогой песчаной, не торной,

      не для туристов:

      стихотвореньям будет просторно

      в