Ты тоже улыбаешься дождю,

      а значит, мы с тобой родные души.

      Так хочется остаться и послушать

      умильную его галиматью

      с тобою на загадочном крыльце

      под вывеской «Вокал».

      Гадаю, кто ты…

      Похожа на контральто.

      Я – фальцет.

      И у меня бывали в жизни ноты.

      Бог не дал по мечтанию талант,

      да на ухо медведь… а доконало

      сольфеджио. Теперь то «план», то «факт»,

      а то б и я… под вывеской вокала.

      Работа очень скучная. Везет

      таким как ты – когда любимым делом…

      Но может, все совсем наоборот,

      ты вовсе не играла и не пела,

      а просто под роялем мыла пол.

      Вот, вышла подышать – у вас не строго.

      А дождик, как и я, почти прошел.

      Но тоже улыбается немного.

      Вот такой вот вариант жизни-рая:

      еду я, смотрю в окошко трамвая.

      Не болит. И ничего не тревожит

      (вы со мною, разумеется, тоже).

      Мы листаем потихоньку пейзажи,

      небо к вечеру становится краше.

      Заливает весь трамвай теплым светом.

      Проезжаем мы весну, осень, лето…

      Проезжаем, не спеша, клены, замки,

      деревенские дома и полянки,

      небоскребы и холмы, водопады, —

      – дальше, дальше, остановок не надо.

      Проложил и над землей кто-то рельсы,

      едем мимо облаков, едем вместе.

      Тут и вовсе не темно – ночью звездной.

      Оставляем позади все, что поздно,

      не стремимся догонять то, что рано.

      Залечились навсегда наши раны.

      Мы не помним больше муторных будней,

      и слова просты, и смыслы не мутны.

      Растворяется стекло, воздух свежий,

      и сбылись давно все наши надежды.

      И кондуктор все билеты проверил,

      здесь дается не по таксе, – по вере.

      А при входе тут снимаются маски,

      и не выглядит никто по-дурацки.

      Мы и целое одно, и соседи.

      Ну давайте же… поедем… поедем…

      «Ты прах и обратишься в прах»,

      и чуду не бывать, покуда

      гордыней прикрывая