В дорогу тянет, ох, как тянет!

      И не могу заснуть, и в грудь

      скребется острыми когтями

      куда-то тянущая грусть.

      Есть город Вятские Поляны,

      а в нем есть домик и скамья.

      Из экспедиции полярной

      когда-то мимо ехал я.

      В пижаме вышел я устало,

      и плечи свежестью свело,

      а в небе медленно светало,

      но не было еще светло.

      Все было тихо и укромно,

      и босоногий оголец

      с прилипшей веточкой укропа

      мне дал соленый огурец.

      Над смутной речкой утомленной

      рыбак виднелся на скале,

      а у стены свежебеленой

      сидели двое на скамье.

      И было, словно откровенье,

      свеченье синего платка,

      и чуб чумазый на коленях,

      и в чубе белая рука.

      Она тихонько нагибалась,

      шептала что-то в тишине

      и озаренно улыбалась

      рассвету, поезду и мне…

      В дорогу тянет, ох, как тянет!

      И не могу заснуть, и в грудь

      скребется острыми когтями

      куда-то тянущая грусть.

      Я город Вятские Поляны,

      возможно, буду проезжать,

      и будут улицы туманны,

      и где-то кони будут ржать.

      Увижу с грустью удивленной —

      рыбак все тот же на скале

      и у стены свежебеленой

      все те же двое на скамье.

      Беда не в том, что пишешь мало, —

      но мало любишь ты людей.

      Ты вяло пил, женился вяло

      и вяло заводил детей.

      Вступил ты в лермонтовский возраст.

      Достигнешь пушкинского ты.

      Но где же внутренняя взрослость,

      но где же мужества черты?

      Живешь ненужностью обросший,

      и уж который год подряд

      не говорят: «Поэт хороший», —

      «Хороший парень», – говорят.

      Но отчего с людьми плохими

      хороший парень водку пьет

      и с пожеланьями благими

      пальто начальству подает?

      Талант на службе у невежды,

      привык ты молча слушать ложь.

      Ты раньше подавал надежды —

      теперь одежды подаешь.

      Глядишь ты как-то воровато,

      и не рассказывай мне, брат,

      что это время виновато,

      а ты совсем не виноват.

      Забыв обет поры начальной,

      ничто, как прежде, не любя,

      проходишь, словно вор печальный,

      себя укравший у себя.

      И,