Мне сказал монтажник Слава Лучкин:

      «Ну-ка, парень, сядь и закури!

      Знаю, есть писатели и лучше,

      но люблю я Сент-Экзюпери.

      И порою кажется мне ночью:

      в самолете пристальном своем

      все летает этот чертов летчик

      и следит за тем, как мы живем».

      Мы молчали в сумраке таежном.

      Было еще долго до зари,

      и мерцала ГЭС крылом тревожным

      самолета Сент-Экзюпери…

      Мне сказал прораб Спартак Сорокин:

      «Я на водку время не гублю.

      Век у нас, по-моему, серьезный —

      музыку серьезную люблю.

      И, скидая грязную рубаху,

      лишь с работы вечером вернусь,

      я бросаюсь к Шуберту и Баху,

      к Скрябину и Мусоргскому рвусь.

      И лежу, и кружатся пластинки,

      ну а у дверей, оцепенев,

      как щенята, слушают ботинки,

      на которых глина и цемент…»

      И сказала мне конструктор Клава

      около старинного скита:

      «У меня есть что-то вроде клада —

      тоненькие книжечки «Скира».

      Вижу я в тайге сады Гогена

      и Сезанна сизые стога.

      Брезжут мне сквозь брызги автогена

      голубые девочки Дега.

      Вы уж за фантазию простите,

      но, когда метелица свистит,

      весь в снегу, роденовский Мыслитель

      у плотины на краю сидит…»

      И само не знаешь ты, искусство,

      что на этом дальнем берегу

      светом ты тащило нас из гнуса

      к будущему свету сквозь тайгу.

      Скалы и деревья мы валили,

      да и сами падали без сил,

      но