Я живу в жестоких буднях[153],

      В черных снах, в позорных днях.

      У меня в колодках руки,

      Ноги в тяжких кандалах.

      Надо мною вьется ворон,

      Ворон с кличкой «Никогда».

      Предо мной колодец черный.

      Спит в нем мертвая вода.

      С отвращеньем, с тошнотою

      Жажду смертную мою

      Этой мертвою водою

      Утоляю я. И сплю.

      Туманы утренние тают,

      В полях святая тишина.

      Капуста сизо-голубая

      Мечтанья сонного полна.

      За васильковою межою,

      Где белокурые овсы

      Под сребротканой пеленою

      Еще не высохшей росы,

      Как орифламмы золотые

      Зенита летнего, везде

      Взнеслись рябины полевые

      На опустевшей борозде.

      Склонись душой своей усталой,

      Непримиренной и больной,

      Как стебель сломанный, завялый,

      К груди забытой, но родной.

      Не шумите, ветры, так приветно.

      Я не здешний. Я от века странник.

      И со мной шептаться вам запретно.

      Из эдемов мира я изгнанник.

      Для меня нет отдыха и крова,

      Ни струи прохладного ручья

      Ни в пределах жребия земного,

      Ни в иных пространствах бытия.

      Выплывают из пещеры Ночи

      Смутные предметы, лики дня.

      Недоверчиво знакомые их очи

      И нерадостно косятся на меня.

      Полупризрак, полутень былого,

      Я для них смущающий укор

      И намек, что тайн пути ночного

      Не уловит утренний их взор.

      Белизной синеющею двери

      Больно ранят сумрачный покой.

      Свет растет, но взор ему не верит,

      Взор души с полночной слился тьмой.

      Стук ножа в подпольной кухне гулок.

      Где-то льется переплеск ведра.

      Воз грохочет в дальнем переулке,

      День базарный – повезли дрова.

      Рынок жизни. Купля и продажа.

      Бой стяжаний. Жажда обмануть.

      Тихо шепчет сердце: «О, когда же

      На земле окончится мой путь».

      Опять мне идти по той же дорожке.

      Помоги мне, Господи, помоги…

      Пробей