Когда бы Несчастье явилось ко мне

      в обличии рыцаря да на коне,

      грозящем со мной не стесняться, —

      я мог бы над ним посмеяться.

      Когда бы оно мою жизнь и покой

      пыталось разрушить железной рукой

      и лик Его злом искажался, —

      уж я бы над Ним потешался.

      Но дело все в том, что в природе Оно

      неясною мерою растворено

      и в тучке, и в птичке взлетевшей,

      и в брани, что бросил сосед на ходу,

      в усмешке, мелькнувшей в минувшем году,

      в газете, давно пожелтевшей.

      Но в том-то и дело, что нам не видать,

      когда Ему выпадет нас испытать

      на силу, на волю, на долю.

      Как будто бы рядом и нету Его,

      как будто бы нет вообще ничего —

      а раны посыпаны солью.

      Нельзя быть подверженным столь уж всерьез

      предчувствиям горьким насмешек и слез,

      возможной разлуки и смерти…

      Гляди: у тебя изменилось лицо!

      Гляди: ты боишься ступить на крыльцо,

      и пальцы дрожат на конверте!

      И все ж не Ему достаются права,

      и все же бессильны его жернова:

      и ты на ногах остаешься,

      и, маленький, слабый, худой и больной,

      нет-нет да объедешь Его стороной,

      уйдешь от Него, увернешься.

      Наверно, в амбарах души и в крови

      хранятся запасы надежд и любви

      (а даром они не даются).

      И вот, утверждая свое торжество,

      бывает, срываешь погоны с Него…

      Откуда и силы берутся?

      Черный ворон сквозь белое облако глянет —

      значит, скоро кровавая музыка грянет.

      В генеральском мундире стоит дирижер,

      перед ним – под машинку остриженный хор.

      У него