Я в этот дворик прихожу,

      я к этой статуе причастен,

      как будто здесь я нахожу

      слова, над коими не властен

      всепожирающий огонь…

      А он сидит и словно в печку

      уставил взор, его ладонь

      вцепилась в кресло.

      Но беспечно

      огонь сожрал его труды,

      его мятущуюся душу.

      Он сделал шаг – так будет лучше,

      он видел в небе знак беды.

      Из жизни вырван целый миг:

      холодный вечер, тени, пламя…

      и целый космос под ногами,

      и на губах застывший крик.

      Кому нужна сейчас война?

      Кому она приносит злато?

      Вьетнам, Камбоджа – чья вина, —

      и югославы – брат на брата?

      Ни Хиросима, ни Иран

      нам не поведают о сути

      дельцов, танцующих Канкан

      американской внешней сути.

      Жидомасонское ворьё

      лишило всех нормальной жизни.

      И что ни доллар, то гнильё

      и пустоцвет моей отчизны.

      Как богатейшая из стран

      вдруг всем должна до посиненья?

      Наш гной, сочащийся из ран,

      стал темой для стихотворенья.

      Я люблю этот мир, ненавидя.

      Ненавижу я всех, но любя.

      Кто-то плюнет с досады, обидит

      и обидится, слезно скорбя.

      Но, хрипя, словно лошадь на скачке,

      я взлетаю над скудным быльём,

      не желая обид и подачек —

      не для этого, в общем, живём.

      Мир мой суетный, разносторонний,

      день мой тёмный и светлая ночь.

      Кто-то горькое слово обронит,

      отвернувшись, направится прочь.

      Кто-то скажет:

      – Дерзай! Ведь на этом

      все свершения – выше рутин!

      В январе я мечтаю о лете,

      а в июле – о хрупкости льдин.

      Я сегодня российский Овидий,

      обличаю и всех и себя,

      но люблю этот мир, ненавидя.

      Ненавижу я всех, но любя.