Пресноту парусов

      Оттесняет назад

      Одинакость

      Помешавшихся красок,

      И близится ливня стена.

      И все ниже спускается небо,

      И падает накось,

      И летит кувырком,

      И касается чайками дна.

      Гальванической мглой

      Взбаламученных туч

      Неуклюже,

      Вперевалку, ползком,

      Пробираются в гавань суда.

      Синеногие молньи

      Лягушками прыгают в лужу.

      Голенастые снасти

      Швыряет

      Туда и сюда.

      Все сбиралось всхрапнуть.

      И карабкались крабы,

      И к центру

      Тяжелевшего солнца

      Клонились головки репья.

      И мурлыкало море,

      В версте с половиной от Тендра,

      Серый кряж броненосца

      Оранжевым крапом

      Рябя.

      Солнце село.

      И вдруг

      Электричеством вспыхнул «Потемкин».

      Со спардека на камбуз

      Нахлынуло полчище мух.

      Мясо было с душком…

      И на море упали потемки.

      Свет брюзжал до зари

      И забрезжившим утром потух.

      Глыбы

      Утренней зыби

      Скользнули,

      Как ртутные бритвы,

      По подножью громады,

      И, глядя на них с высоты,

      Стал дышать броненосец

      И ожил.

      Пропели молитву.

      Стали скатывать палубу.

      Вынесли в море щиты.

      За обедом к котлу не садились

      И кушали молча

      Хлеб да воду,

      Как вдруг раздалось:

      – Все на ют!

      По местам!

      На две вахты! —

      И в кителе некто,

      Чернея от желчи,

      Гаркнул:

      – Смирно! —

      С буксирного кнехта

      Грозя семистам.

      – Недовольство?!

      Кто кушать – к котлу,

      Кто не хочет – на рею.

      Выходи! —

      Вахты замерли, ахнув.

      И вдруг, сообща,

      Устремились в смятеньи

      От кнехта

      Бегом к батарее.

      – Стой!

      Довольно! —

      Вскричал

      Озверевший апостол борща.

      Часть бегущих отстала.

      Он стал поперек.

      – Снова шашни?! —

      Он скомандовал:

      – Боцман,

      Брезент!

      Караул, оцепить! —

      Остальные,

      Забившись толпой в батарейную башню,

      Ждали в ужасе казни,

      Имевшей вот-вот наступить.

      Шибко бились сердца.

      И одно,

      Не стерпевшее боли,

      Взвыло:

      – Братцы!

      Да что ж это! —

      И, волоса шевеля,

      – Бей их, братцы, мерзавцев!

      За ружья!

      Да здравствует воля! —

      Лязгом стали и