Я сидел на стуле не в силах пошевелиться.

      Почему-то казалось – земля из-под ног куда-то…

      Потому-то, наверно, слеза не смогла скатиться

      дальше складки у носа и замерла виновато.

      Я смотрел на вещи, разложенные у двери —

      это всё, что осталось: тетради, блокнот – на выбор,

      да ещё карандаш в стакане – в конце недели

      ты его позабыл, собираясь поспешно в Выборг.

      Ты хотел уехать на время – забыть обиды…

      Да, действительно, время лечит. Порой успешно…

      Так, наверно, в салоне красотку обмажут глиной

      и в конце сеанса она как бы вновь безгрешна.

      Ты хотел на время, а выпала снова вечность.

      И уже не спросишь – кто так замостил дороги…

      И откуда ветер… но все облака навстречу.

      И в холодной жиже опять утопают ноги.

      Я смотрел на вещи у двери и мне казалось —

      смерти нет, наверное, покуда доступна память.

      Карандаш в стакане, тетради… – какая малость,

      может быть… но тронь только их руками

      и услышишь голос. Не шёпот уже неслышный,

      различимый только, когда затихает ветер,

      и морозным вечером тише в подвале мыли —

      видно знают, что этой зимой ничего не светит.

      Я услышу твой голос, и, может быть, даже почта

      переправит весточку, будто и нет разлуки…

      Посмотри в почтовой корзине – так, между прочим —

      там конверт с пометкой – умершему… прямо… в руки.

      Фонарь наддверный начал угасать

      к исходу дня. Зашевелились тени,

      стараясь искру малую поймать

      огня, чтоб не попасть за двери…

      Помню, давно это было – я ждал на вокзале.

      Ты не спешила, ждала, что отправится поезд,

      пряталась за расписаньем, пока не сказали:

      «Поезд „Москва-Ленинград“ отправляется в восемь».

      Можно букет теперь выкинуть в урну у двери —

      так на прощание, видимо, ты не решилась —

      взять на себя, одним разом, все в мире потери,

      чтобы потом, в окончании, с ним не случилось!

      Видимо, всё-таки лучше печать и разлука

      в недоумении, в недосказании – просто,

      как продолжение, как вековечная мука

      с переживанием – да! – но уже без вопросов.

      Я помню, на пристани было одно заведенье,

      где