Ни витийства дорог и ни упряжи снежной метелевой

      этой долгой зимы, и ни краски весёлой апрелевой…

      Свет осколками зеркала выпал под ноги смотрящего —

      настоящей зимой. Настоящей для настоящего…

      Край господнего лета, заваленный белыми травами,

      итальянской земли площадями, церквами двуглавыми.

      Языка… или речи? – костра терпеливая музыка —

      угольками на память, узлами, верёвкой на улицу…

      Ни витийства дорог и ни упряжи снежной метелевой

      этой долгой зимы, и ни краски весёлой апрелевой…

      С возвращением… или опять дребедень

      «американки» в плохую погоду.

      Невская сырость, карельская тень…

      или берёза – дивану в угоду,

      или любимый осенний пейзаж:

      листья в воде «грибоедовой лужи».

      И в Александровском зимний кураж

      листьев и снега в октябрьскую стужу.

      И белокаменный или цветной,

      и убегающий Смольный – по росту:

      к миру, воде, или просто гурьбой…

      но с возвращением к дому и мосту.

      Из печного разреза в покусанный светом мрак

      вырывается дым, как из рук булавка.

      Проводя по щеке рукой, понимаешь – так,

      вероятно, выглядел Бог, но ставка

      велика на столько, что все слова,

      продолжение мысли, увы, не лучшей,

      мысли, сказанной вслух. И голова —

      это только орган – так, на всякий случай…

      Англия – это туман, Тауэр, здание Лойда и… Холмс

      с невозможной скрипкой, трубкой, химией и чужими отпечатками пальцев,

      с вечным вопросом – Кто виноват?.. Гонг —

      это к обеду. К обеду – немного дальше

      линии света. Набережных углы,

      лестницы с отражением света, зданий (точнее теней) и самой воды —

      пусты. Гондолы отсутствуют из-за

      географического положения, и уже не слеза

      слезает с ресниц, а ее отражение…

      Англия ранним утром похожа на мытый сыр:

      голландский, швейцарский и, наконец, российский,

      но уже не мытый. В количестве дыр

      в этом