Ты ложишься непривычно рано.

      Прихожу, а комната темна.

      Верно, спишь – я спрашивать не стану.

      Света нет. И печка холодна.

      Знаю, стосковалась ты по доме

      долгою сибирскою зимой.

      Взять тебя бы в теплые ладони,

      отнести бы сонную домой.

      Чтобы утром, как не расставались, —

      круглый столик, снимок на стене…

      Все, как раньше, все – любая малость,

      издали любимая вдвойне.

      Чтобы, воду зажигая в кружке,

      ластясь у знакомого плеча,

      пролегли от окон до подушки

      два косых смеющихся луча.

      Чтобы ты, глаза от света жмуря,

      озадаченная тишиной,

      поняла, что отгремела буря,

      что прошла, не тронув, стороной.

      За тебя, за твой беспечный вечер,

      за покой усталого лица

      всю бы тяжесть я взяла на плечи

      и дошла бы с нею до конца.

      За окном морозного тумана

      мутная глухая пелена.

      Я тебя обманывать не стану:

      продолжается война.

      До города двенадцать километров.

      Шоссе как вымерло – ни человека…

      Иду одна, оглохшая от ветра,

      перехожу взлохмаченную реку.

      Мы на реке с тобой бывали вместе,

      когда-то шли по этой вот дороге…

      Как увязают в чавкающем тесте

      усталые по непривычке ноги.

      Как больно хлещут ледяные плети,

      какой пронзительный, угрюмый вечер,

      и ни огня на целом божьем свете,

      и от мешка оцепенели плечи.

      В нем розовая крупная картошка,

      пронизанная сыростью осенней.

      Приду и стукну в крайнее окошко,

      и мать с огарком отопрет мне сени.

      Огонь запляшет, загудит в железке,

      вода забулькает. А я раскрою дверцу

      и сяду возле. И при жарком блеске

      письмом вчерашним отогрею сердце.

      И долгий путь сквозь мокрое ненастье

      осенней ночью – хриплой и бездомной

      мне кажется ничтожно малой частью

      одной дороги – общей и огромной.

      В руке сжимая влажные монеты,

      я слушаю с бессмысленной тоской,

      как в темноте, в слепом пространстве где-то,

      звонок смеется в комнате пустой.

      Я