Как тиха, как бела и свежа

      эта ночь – мимолётная милость.

      То безгрешная чья-то душа

      ненадолго с небес опустилась.

      Снег слетает – немая краса,

      тонкий запах неведомой дали,

      и мерцает, как искры в глазах

      у любимой когда-то мерцали…

      Выйди, выйди, пройди, чуть дыша,

      там, где ночь серебра накрошила.

      Пусть на миг затоскует душа

      от утрат и от давних ошибок.

      Пусть она, без тебя не вольна,

      тихим светом печали остудит.

      Пусть не станет безгрешной она,

      но хотя бы грешнее не будет…

      Рябина, берёза, сосна.

      И в Латвии лес, как в России.

      Туманы луга оросили,

      зари наплывает волна.

      Над Юрмалой сосны молчат,

      в них думы живут вековые.

      Предчувствуя дни штормовые,

      голодные чайки кричат.

      Седого залива озон

      щекочет дыханье прощально.

      Стоим, запахнувшись плащами, –

      окончился летний сезон.

      Теплынь дочерпали до дна,

      последние травы скосили.

      Назавтра проснёшься в России –

      рябина, берёза, сосна.

      Состав, заикаясь, дрожит,

      взбираясь на жёлтое взгорье.

      Рязань… А Балтийское море

      никак не отхлынет с души.

      Окно открываю – тепло,

      грибные летят перелески.

      Но бьётся в окно занавеска,

      как юрмалской чайки крыло.

      И кажется теперь,

      что ничего не надо.

      Твоей душе сродни

      безветренный залив.

      Под соснами живёт

      текучая прохлада,

      лиловая чуть-чуть

      от гаснущей зари.

      Ты этого желал,

      суеты ненавидя? –

      у моря посидеть

      иль в парке на траве.

      Благодари судьбу,

      всё вышло

      в лучшем виде:

      целительный покой,

      он снизошёл к тебе.

      Куда ж, однако, деть

      проклятые привычки?

      Ночами ты встаёшь,

      выходишь на балкон.

      Проносится гудок

      внезапной электрички,

      и тянется твой взгляд

      за