Ночь, как быть мне и как рассчитаться с тобою

      за холодный закат, за асфальт голубой,

      за огни, за твое колдовство молодое

      над речной, смоляной, шелестящей водой?

      Набегающий дождь, фонари и скольженье

      маслянистых разводов по руслу реки…

      Ты пришла, как внезапное опроверженье

      всех сомнений моих, всей тоске вопреки.

      Глухо плещет вода о бетонное ложе.

      Дождь рванулся по крышам. Уныло, темно…

      Да… И все-таки так ты на счастье похожа,

      что мне кажется – может быть, это оно.

      Да, ты мой сон. Ты выдумка моя.

      Зачем же ты приходишь ежечасно,

      глядишь в глаза и мучаешь меня,

      как будто я над выдумкой не властна?

      Я позабыла все твои слова,

      твои черты и годы ожиданья…

      Забыла все. И все-таки жива

      та теплота, которой нет названья.

      Она, как зноя ровная струя,

      живет во мне. И как мне быть иною?

      Ведь если ты и выдумка моя –

      моя любовь не выдумана мною.

      И знаю все, и ничего не знаю…

      И не пойму, чего же хочешь ты,

      с чужого сердца с болью отдирая

      налегших лет тяжелые пласты.

      Трещат и рвутся спутанные корни.

      И вот, не двигаясь и не дыша,

      лежит в ладонях, голубя покорней,

      тобою обнаженная душа.

      Тебе дозволена любая прихоть.

      Но быть душе забавою не след.

      И раз ты взял ее, так посмотри хоть

      в ее глаза, в ее тепло и свет.

      Я зёрна сыпала чижу

      и воду в блюдце наливала.

      Мне было… Сколько – не скажу, –

      я до окна не доставала.

      Я подставляла, помню, стул,

      чижу просовывала ветку,

      а чтобы вечером уснул,

      платком завешивала клетку.

      Суббота. Чистые полы.

      Басы далеких колоколен.

      И стекла празднично светлы.

      А чиж молчит, угрюм и болен.

      Закат ползет по скатам крыш;

      звеня о стекла бьется муха…

      В моих ладонях мертвый чиж,

      не птица, нет, – комочек пуха.

      И не доступная уму

      тоска, сжимающая горло…

      Сама не знаю почему,

      но время этого не стерло.

      Я помню: приоткрыла дверь,

      и луч дрожит на этой двери…

      Мне только, может быть, теперь

      понятной стала та потеря.

      Нынче улетели журавли

      на заре промозглой и туманной.

      Долго-долго затихал вдали

      разговор печальный и гортанный.

      С коренастых вымокших