Помню празднество ветра и солнца,

      эти лучшие наши часы,

      и ромашек медовые донца,

      побелевшие от росы.

      Помню ржавые мокрые листья

      в полусвете угасшего дня.

      Горьких ягод озябшие кисти

      ты с рябины срывал для меня.

      Помню, снежные тучи повисли,

      их кружила седая вода.

      Все улыбки, и слезы, и мысли

      я тебе отдавала тогда.

      Я любила и холод вокзала,

      и огней исчезающий след…

      Я, должно быть, тогда еще знала –

      так рождается песня на свет.

      У каждого есть в жизни хоть одно,

      свое, совсем особенное место.

      Припомнишь двор какой-нибудь, окно,

      и сразу в сердце возникает детство.

      Вот у меня: горячий косогор,

      в ромашках весь и весь пропахший пылью,

      и бабочки. Я помню до сих пор

      коричневые с крапинками крылья.

      У них полет изменчив и лукав,

      но от погони я не уставала –

      догнать, поймать во что бы то ни стало,

      схватить ее, держать ее в руках!

      Не стало детства. Жизнь суровей, строже.

      А все-таки мечта моя жива:

      изменчивые, яркие слова

      мне кажутся на бабочек похожи.

      Я до рассвета по ночам не сплю,

      я, может быть, еще упрямей стала –

      поймать, схватить во что бы то ни стало!

      И вот я их, как бабочек, ловлю.

      И с каждым разом убеждаюсь снова

      я в тщетности стремленья своего –

      с пыльцою стертой, тускло и мертво

      лежит в ладонях радужное слово.

      Нельзя о слове, как о мотыльке!

      Ты прав. Я вижу: на заре бессонной,

      как золото, блестяще и весомо,

      лежит оно в неверящей руке.

      А после друг нагонит по следам

      старателя с нежданною находкой,

      оценит цвет и тяжесть самородка

      и равнодушно скажет: «Колчедан».

      Когда-то я любимого ждала,

      единственного нужного на свете!

      Тогда был май, черемуха цвела,

      в окно влетал студеный горький ветер.

      Был лунный сад в мерцающем снегу;

      он весь дышал, смеялся веткой каждой,

      а мне казалось – больше не смогу!

      Но я тогда другой не знала жажды!

      Он не пришел. Зазеленел рассвет.

      Истлели звезды. Звякнула синица.

      И вот теперь мне кажется… Но нет,

      ничто с моей тоскою не сравнится,

      когда слова теснятся в темноте,

      уходят, кружат и приходят снова,

      ненужные, незваные, не те,

      и нет нигде единственного слова!

      Нет, и это на правду совсем не похоже –

      облетает пыльца, и уходят друзья.

      Жить без бабочки можно,

      без золота – тоже,

      без