Вражда развивает мой опыт,

      а лесть меня сил бы лишила,

      хотя с точки зрения жопы

      приятнее мыло, чем шило.

      Жестоки с нами дети, но заметим,

      что далее на свет родятся внуки,

      а внуки – это кара нашим детям

      за нами перенесенные муки.

      Ученье свет, а неучение —

      потемки, косность и рутина;

      из этой мысли исключение —

      образование кретина.

      Мы живем то в беде, то в засранстве,

      мы туманим надеждами взор,

      роль Мессии витает в пространстве,

      но актеры – то срам, то позор.

      Есть запахи у каждого лица,

      и пахнуть по-иному нет возможности:

      свой запах у плута, у подлеца,

      у глупости, у страха, у надежности.

      У времени всегда есть обстоятельства

      и связная логическая нить,

      чтоб можно было низкое предательство

      высокими словами объяснить.

      Нету вкрадчивей, нету сочней,

      согревающей, словно вино,

      нет кислотней и нет щелочней,

      агрессивней среды, чем гавно.

      Владея к наслаждению ключом,

      я славы и успеха не искал:

      в погоне за прожекторным лучом

      меняется улыбка на оскал.

      Есть на свете странные мужчины:

      вовсе не сочатся злом и ядом,

      только духом дикой мертвечины

      веет ниоткуда с ними рядом.

      Я, дружа по жизни с разным сбродом,

      знал от паханов до низкой челяди:

      самым омерзительным народом

      были образованные нелюди.

      Очень зябко – про нечто, что вечно,

      вдруг подумать в сомнении честном:

      глас народа – глас Божий, конечно,

      только пахнет общественным местом.

      Наша разность – не в мечтаниях бесплотных,

      не в культуре и не в туфлях на ногах;

      человека отличает от животных

      постоянная забота о деньгах.

      От выпивки в нас тает дух сиротства,

      на время растворяясь в наслаждении,

      вино в мужчине будит благородство

      и память о мужском происхождении.

      Какие цепи мы ни сбросим,

      нам только делается хуже,

      свою тюрьму внутри мы носим,

      и клетка вовсе не снаружи.

      Друг мой бедный, дитя современности,

      суеты и расчета клубок,

      знает цену, не чувствуя ценности,

      отчего одинок и убог.

      Все книги об истории – поток,

      печальным утешением текущий,

      что век наш не беспочвенно жесток,

      а просто развивает предыдущий.

      Всегда в разговорах и спорах

      по самым случайным вопросам

      есть люди, мышленье которых

      запор сочетает с поносом.

      Свободу я ношу в себе,

      а внешне – тих я и неловок

      в демократической борьбе

      несчетных банд и группировок.

      Хотя