О цензоры, я презираю вас,

      Виднее мне, чем вам, мои пороки.

      Я бы хотел, чтоб дивный мой рассказ,

      На золоте начертанные строки,

      Являл одни лишь подвиги для нас

      И Карла в Орлеане величаво

      Венчали Дева, и Любовь, и Слава.

      Достаточно я утомлен уже

      Рассказом о Кютандре и паже,

      О Грибурдоне низком, и порою

      Мне кажется, что для таких речей

      Едва ли место в повести моей.

      Но эти приключения, не скрою,

      Записаны Тритемовой рукою{258};

      Я не выдумываю ничего.

      И если бы читатель, углубившись

      В подробности рассказа моего

      И на создателя их рассердившись,

      Хотел сурово осудить его,

      Пусть проведет он пемзою{259} по строкам,

      Которые посвящены порокам.

      Но истину он все же должен чтить.

      О Истина, невинная богиня,

      Когда ж твоя восславится святыня?

      Ты, призванная вечно нас учить,

      Зачем в колодце предпочла ты жить?

      Когда придешь ты нас благословить?

      Когда писатели в моей отчизне,

      Забывши ненависть, оставив лесть,

      Расскажут нам про трудность бранной жизни,

      Про паладинов подвиги и честь?

      О, как был осторожен Ариосто,

      Когда, столь величаво и столь просто,

      Епископа Турпина{260} в первый раз

      Он имя ввел в свой сладостный рассказ!

      Еще не одолев своей тревоги,

      По Орлеанской ехал Карл дороге,

      Сопутствуемый свитой золотой,

      Блиставшей роскошью и красотой.

      У Дюнуа он спрашивал совета.

      Таков царей обычай искони:

      В несчастьи обходительны они,

      Заносчивы в удачливые дни.

      Агнеса и доминиканец где-то

      Скакали следом. Королевский взгляд

      Уж обращался много раз назад,

      И был рассеян царственный повеса;

      Когда бастард, отвагою объят,

      Звал: «В Орлеан», – король шептал: «Агнеса».

      Счастливый Дюнуа, душою тверд

      И зоркостью врагам отчизны страшен,

      Под вечер обнаружил некий форт,

      Который плохо укрепил Бедфорд,

      Поблизости от осажденных башен.

      Он взял его, Карл водворился в нем.

      Здесь находились английские склады.

      Бог страшных битв, не знающий пощады,

      Бог пиршеств, управляющий столом,

      Наполнить это место были рады –

      Один снарядами, другой вином.

      Все принадлежности войны ужасной,

      Все то, что услаждает пир прекрасный,

      Здесь были соединены в одно,

      Как бы для Дюнуа и для Бонно.

      Весь Орлеан, забыв на день тревогу,

      Спешил принесть благодаренье богу.

      Молебствия многоголосный гам{261},

      Собравший