Подобно волнам, что о берег бьют,

      Герои наши яростно встают,

      Мечи свои стремительно хватают,

      Сталь панцирей друг другу разрубают,

      Друг друга ранят в грудь, и в пах, и в бровь.

      Уже течет пурпуровая кровь

      По шлемам, по разрубленным кольчугам,

      И, отовсюду собираясь кругом,

      На битву зрители глядят с испугом,

      Молчат, не дышат и не сводят глаз.

      Толпа всегда одушевляет нас;

      Ее вниманье – возбудитель славы.

      А поединок, грозный и кровавый,

      Лишь начал разгораться в этот час.

      Ахилл и Гектор, гневные без меры,

      Или теперешние гренадеры,

      Или голодные и злые львы,

      Не так горды, не так жестоки вы,

      Как наши рыцари. Ободрив чувства

      И к силе присоединив искусство,

      Француз британца за руку схватил,

      Ударом метким меч его разбил,

      Подножку дал – и на траву откоса

      В мгновенье ока повалил Шандоса.

      Но, повалив его, упал и сам.

      И продолжают оба битву там –

      Француз поверх, а снизу англичанин.

      Наш Дюнуа, почти совсем не ранен,

      Великодушья сохраняя вид,

      Врага давя коленом, говорит:

      «Сдавайся!» – «Как же, – отвечает бритт, –

      Вот получи-ка просьбу о пощаде!»

      И, как-то изловчившись пред концом,

      Ударил он с большою силой сзади

      Коротким и отточенным ножом

      Того, кто заплатил ему добром:

      Но, встретив крепкие стальные латы,

      Сломался пополам клинок проклятый.

      Тут Дюнуа воскликнул: «Если так,

      Умри немедленно, бесчестный враг!»

      И, воздавая дерзкому сторицей,

      Его мечом ударил под ключицей.

      Пред смертию британский паладин

      Пробормотал невнятно: «Шлюхин сын!»

      Его душа, где обитала злоба,

      Себе осталась верною до гроба.

      Его движения, черты лица

      Еще врагу надменно угрожали,

      И, повстречавшись с ним в аду, едва ли

      Не испугался дьявол пришельца.

      Так умер, как и жил, суров и странен,

      Французом побежденный англичанин.

      Был благороден гордый Дюнуа

      И не прельстился бранною добычей,

      Презрев постыдный греческий обычай.

      Он занят Ла Тримуйлем. Чуть дыша,

      Тот наблюдал за битвой. Доротея

      Не смеет верить гибели злодея.

      Она поддерживает по пути

      Любовника рукой. А он почти

      Оправился, он ранен – между нами –

      Лишь глаз ее прекрасными лучами.

      Он снова