Костер мой догорал на берегу пустыни.

      Шуршали шелесты струистого стекла.

      И горькая душа тоскующей полыни

      В истомной мгле качалась и текла.

      В гранитах скал – надломленные крылья.

      Под бременем холмов – изогнутый хребет.

      Земли отверженной – застывшие усилья.

      Уста Праматери, которым слова нет!

      Дитя ночей призывных и пытливых,

      Я сам – твои глаза, раскрытые в ночи

      К сиянью древних звезд, таких же сиротливых,

      Простерших в темноту зовущие лучи.

      Я сам – уста твои, безгласные как камень!

      Я тоже изнемог в оковах немоты.

      Я свет потухших солнц, я слов застывший пламень,

      Незрячий и немой, бескрылый, как и ты.

      О, мать-невольница! На грудь твоей пустыни

      Склоняюсь я в полночной тишине...

      И горький дым костра, и горький дух полыни,

      И горечь волн – останутся во мне.

      Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель...

      По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.

      По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль,

      И лежит земля страстная в черных ризах и орарях.

      Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,

      Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,

      Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело.

      Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!

      Темны лики весны. Замутились влагой долины,

      Выткали синюю даль прутья сухих тополей.

      Тонкий снежный хрусталь опрозрачил дальние горы.

      Влажно тучнеют поля.

      Свивши тучи в кудель и окутав горные щели,

      Ветер, рыдая, прядет тонкие нити дождя.

      Море глухо шумит, развивая древние свитки

      Вдоль по пустынным пескам.

      Старинным золотом и желчью напитал

      Вечерний свет холмы. Зардели красны, буры

      Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.

      В огне кустарники и воды как металл.

      А груды валунов и глыбы голых скал

      В размытых впадинах загадочны и хмуры.

      В крылатых сумерках – намеки и фигуры...

      Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,

      Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.

      Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?

      Кто