О, странник-человек! Познай Священный Грот

      И надпись скорбную «Amori et dolori»[6].

      Из бездны хаоса, сквозь огненное море,

      В пещеры времени влечет водоворот.

      Но смертным и богам отверст различный вход:

      Любовь – тропа одним, другим дорога – горе.

      И каждый припадет к сияющей амфоре,

      Где тайной Эроса хранится вещий мед.

      Отмечен вход людей оливою ветвистой —

      В пещере влажных нимф, таинственной и мглистой,

      Где вечные ключи рокочут в тайниках,

      Где пчелы в темноте слагают сотов грани,

      Наяды вечно ткут на каменных станках

      Одежды жертвенной пурпуровые ткани.

      Вечер за днем беспокойным.

      Город, как уголь, зардел,

      Веет прерывистым, знойным,

      Рдяным дыханием тел.

      Плавны, как пение хора,

      Прочь от земли и огней

      Высятся дуги собора

      К светлым пространствам ночей.

      В тверди сияюще-синей,

      В звездной алмазной пыли,

      Нити стремительных линий

      Серые сети сплели.

      В горний простор без усилья

      Взвились громады камней...

      Птичьи упругие крылья —

      Крылья у старых церквей!

      О, фиолетовые грозы,

      Вы – тень алмазной белизны!

      Две аметистовые Розы

      Сияют с горней вышины.

      Дымится кровь огнем багровым,

      Рубины рдеют винных лоз,

      Но я молюсь лучам лиловым,

      Пронзившим сердце вечных Роз.

      И я склоняюсь на ступени,

      К лиловым пятнам темных плит,

      Дождем фиалок и сирени

      Во тьме сияющей облит.

      И храма древние колонны

      Горят фиалковым огнем.

      Как аметист, глаза бессонны

      И сожжены лиловым днем.

      Гаснет день. В соборе всё поблекло.

      Дымный камень лиловат и сер.

      И цветами отцветают стекла

      В глубине готических пещер.

      Темным светом вытканные ткани,

      Страстных душ венчальная фата,

      В них рубин вина, возникший в Кане,

      Алость роз, расцветших у креста,

      Хризолит осенний и пьянящий,

      Мед