В тиши заснеженных аллей

      ты прочитаешь эти строки

      и станет даль такой глубокой

      сквозь синеву прошедших лет.

      Замрут уставшие часы

      с щетиной инея на стрелках,

      вдруг по щекам прольются реки,

      смывая ледяную сыпь.

      А я озябшим снегирём,

      увидев схожесть силуэта,

      подумаю, что может где-то

      переиграл с твоим огнём.

      И задержавшийся январь

      легко сотрёт обоим память,

      оставив на оконной раме

      свет, что забыл больной фонарь…

      пустив в аорту низкий минус,

      и даже снег окрашен серым,

      с деревьев падая на спину.

      Спят крошки в мёрзнущей коробке

      и видят, как назавтра перья

      на клюве воробья коротком

      их унесут на двадцать первый

      этаж, где льдинки на карнизе

      дрожат от волчих звуков ветра,

      и шифер плачется капризно,

      как сильно он заждался лета.

      Стряхнув с себя вечерний сумрак,

      его накроешь полотенцем,

      когда в финале скучных суток

      ладонь мороза сжала сердце.

      Мы в этом смутном январе

      разбросаны по разным точкам,

      но голос будет душу греть,

      не проверяя слух на прочность.

      И не мешает боль в ушах,

      что послана морозным ветром,

      единым воздухом дышать

      на трёх десятках километров.

      Дрожат, как вены, провода,

      передавая график пульса,

      в надежде угадать, когда

      звонок пробьёт шальною пулей

      седые двери января

      и вновь мне описать поможет,

      как звёзды что-то говорят

      алмазным трепетом по коже…

      Ты забудешь меня ненадолго,

      я забуду тебя навсегда.

      Твой подарок пылится на полке —

      если выкинут, не беда.

      Но с чего я решил, что забудешь —

      может, даже не вспомнишь совсем

      без обычно-стандартных прелюдий

      и избито-штампованных тем.

      И вообще, ни к чему эти слёзы.

      что в блокноте чернилами лью,

      мне теперь ведь больше не сложно,

      как счастливому королю.

      Что прошло, то пусть пламенем синим

      догорит без следа на ветру —

      так снежинки мне объяснили,

      на подушку упав поутру…

      Всё, что было, на «до» и на «после»

      разделилось этой