Легкая дрожь в коленях,

      Ясность и пустота

      Медленных телодвижений.

      Смутный мираж. Мечта.

      Тонко звенит (как пчелы

      В тучных лугах звенят)

      Мыслей моих веселых

      Пахнущий медом яд.

      Брат мой, мы оба узнали

      Песен святую ложь —

      Я тоже зову – Илаяли,

      Которую ты зовешь.

      Ее не бывало на свете.

      И кружится голова.

      Останутся от поэта

      Придуманные слова,

      Мы книги оставим миру.

      Пускай их Лукулл прочтет

      На шумном, на пышном пире

      И легким вином запьет.

      Банален реквизит лирических поэтов —

      Чернила, разведенные водой.

      И груда неоконченных сонетов

      Покрыта пылью плотной и седой.

      Живут в углу классические мыши,

      Такие же голодные, как он.

      И над кроватью протекает крыша,

      А он по-прежнему беспечен и влюблен.

      Во славу Муз и ветреной Киприды

      Он сердце поднимает, как бокал,

      И пишет на любовные обиды

      Причудливый и острый мадригал.

      Когда же сплин (а он не чужд поэту)

      Висит над ним, как Лондонский туман, —

      Он, удалясь от суетного света,

      Философической тревогой обуян.

      Вновь видит мира мудрое величье,

      И в тайной тишине ночных часов

      Как птицелов, он помнит пенье птичье

      И слышит ход безмолвных облаков.

      Предчувствием чудесного объятый,

      От глаз людских он бережно хранит

      Грааля кубок, рыцарские латы

      И герб поэтов – Розу, Крест и Щит.