До боли, до смертной тоски

      Мне призраки эти близки…

      Вот Гоголь. Он вышел на Невский

      Проспект, и мелькала шинель,

      И нос птицеклювый синел,

      А дальше и сам Достоевский

      С портрета Перова, точь-в-точь…

      Россия – то вьюга и ночь,

      То светоч, и счастье, и феникс,

      И вдруг, это всё замутив,

      Назойливый лезет мотив:

      Что бедность, что трудно-с, без денег-с…

      Не верю я в призраки, – нет!

      Но в этот стремительный бред,

      Скрепленный всегда словоерсом,

      Я верю… Он был и он есть,

      Не там, не в России, так здесь,

      Я сам этим бредом истерзан…

      Ведь это, пропив вицмундир,

      Весь мир низвергает, весь мир

      Всё тот же, его, Мармеладов

      (Мне кажется, я с ним знаком)…

      И – пусть это всё далеко

      От нынешнего Ленинграда! –

      Но здесь до щемящей тоски

      Мне призраки эти близки!..

      Ярмо тяготело. Рабы бунтовали.

      Витала над Пушкиным тень Бенкендорфа…

      Россия! Советской ты стала б едва ли,

      Когда б не пробилась – травою из торфа,

      Пожаром из искры… Былое так близко,

      Так явственно нам в эти годы нашествий…

      Недаром изглодан в чахотке Белинский,

      Недаром в Сибири зачах Чернышевский!

      Недаром герои твои темнолицы,

      С прищуром, с усмешкой – то мудрой, то детской…

      Из этой усмешки, из этих традиций

      И соткано слово: советский, советский!..

      Что может быть этого света прекрасней,

      Тобою, Россия, зажженного света?

      Она не исчезнет, она не угаснет,

      Она не померкнет – преемственность эта!

      Нравится мне этот дом

      с садом, с прудом,

      в шесть комнат (из них

      четыре больших)…

      Светел, уютен,

      чист, но не для меня.

      Ведь я беспутен –

      пьяница, размазня…

      Чтобы в этом доме

      хоть час пробыть,

      мало бродить в истоме, –

      надо его купить.

      А я – бездельник –

      вечно хожу без денег…

      У этого дома

      хозяин – гном,

      старик незнакомый…

      Вот и шляюсь я под окном

      пó два пó три

      битых часа

      и гном с досадою смотрит,

      откуда взялся́

      бездомный бродяга, –

      зло смотрит, искоса,

      так бы взял и высказал:

      «мой, мол, дом и бумага

      в исправности купчая, –

      дескать, голубчик, –

      самое лучшее –

      уйди, не торчи под окном…»

      И дом,

      где бы встречались

      я