Не о тебе пою, но мысль с тобой!

      Увидев моря твоего прибой,

      Как имя я твое не назову?

      Как не отдамся снова волшебству?

      Афины! Солнца твоего заход

      Кто видел раз, уж не забудет тот.

      И сердцем сквозь пространство и года

      К Цикладам я прикован навсегда.

      Но не чужда героям ты моим:

      Конрадов остров прежде был твоим,

      Тебе его с свободой возвратим!

      Закат потух. Последние лучи

      Истаяли, и мечется в ночи

      Медоры сердце, – третий день минул.

      И нет его! ее он обманул!

      А ветер слаб, и ласков моря гул.

      Вернулся бриг Ансельмо; ничего

      Они не знали о судьбе его.

      Когда б Конрад – о, если бы он знал! —

      Один вот этот парус подождал!

      Поднялся сильный бриз. Весь день вдали

      Ей мачты чудились и корабли.

      Гонима нетерпением, она

      К ночному берегу сошла одна

      И там бродила; яростный прибой

      Мочил ее одежды, гнал домой.

      Покинуть берег не хватало сил,

      Ей холод только сердце леденил.

      Уверенность росла, страшней всех мук, —

      Она б сошла с ума, явись он вдруг.

      И наконец… потрепанный баркас!

      Гребцы увидели ее тотчас.

      Измучены и скупы на слова

      Они сказали, что спаслись едва,

      И замолчали, слов не находя,

      Чтобы гадать об участи вождя.

      И что могли сказать? Ведь неспроста

      Им вид Медоры связывал уста.

      Все было ясно! Не склонив чела,

      Она всю тяжесть горя приняла.

      Величье чувств, готовое к борьбе,

      Плоть нежная ее несла в себе.

      Была надежда – плакала она;

      Погибло все, и вот она сильна.

      И эта сила говорила ей:

      «Уж ничего не может быть страшней!»

      Такой же темной мощностью согрет

      Жестокой лихорадки жаркий бред.

      «Безмолвны вы, но в вашем сердце тьма.

      Не говорите!.. Знаю все сама!

      Хочу спросить… а губы не хотят…

      Скорей ответьте, где лежит Конрад?» —

      «Не знаем, госпожа! Но говорит

      Товарищ наш, что не был он убит…

      Он был пленен, в крови… но он был жив!»

      Она не внемлет: волю сокрушив,

      Прорвались чувства, хлынув, как волна.

      Ее душа была побеждена:

      Она шатается и падает; прибой

      Готов ей быть могильной пеленой.

      Здесь много грубых рук и мокрых глаз.

      И помощь ей оказана тотчас:

      Кропят водой, стараются поднять,

      И жизнь к ней возвращается опять…

      Позвав к ней жен и девушек скорей,

      Которые расплакались над ней,

      Идут к Ансельмо: будет нелегко

      Сказать о том, что было, коротко.

      Они совет держали меж собой;

      Их речь дышала местью и борьбой.

      Ни отдыха,