Светил всю ночь сирени куст,

      молчала узкая дорога.

      Был воздух от цветенья густ,

      собаки лаяли далёко.

      И было мне шестнадцать лет,

      я на свиданье шел в кепчонке.

      И не было на всей земле

      желанней для меня девчонки.

      …В глазах твоих огни качались…

      Гуляка-кот в саду сновал…

      Потом мы два часа прощались,

      кружилась сладко голова…

      И, руки робкие отняв,

      в апрельской той неразберихе

      ты ускользала от меня

      в сирень и дальше, в домик тихий…

      Я шёл с окраины домой,

      весь полон радостной тревогой.

      И мне кивали головой

      фонарь и тополь над дорогой.

      Я шёл. Рассвет уж торопился,

      и был он непорочно чист.

      И образ твой во мне светился,

      как куст сирени той в ночи…

      Взлетал пушинкой на этаж,

      на цыпочках шёл по квартире.

      Смотрел в окно на дворик наш,

      и был он самым лучшим в мире…

      Теперь те синие года

      перед глазами – будто пятна.

      С тобой любили мы тогда,

      но всё ж расстались навсегда

      мы незаметно, непонятно…

      Но что ж ты даже не кивнула,

      сегодня встретившись мельком,

      рукою даже не махнула,

      засуетилась, ускользнула…

      Что стыдного в ушедшем том?..

      По праздникам и просто в будни,

      в закатный час и поутру

      приносят к обелиску люди

      цветы, чуть тёплые от рук.

      Колонной тихой, пешим ходом

      сквозь говор города и гуд

      туристы с дальних теплоходов

      венки печальные несут.

      Они идут светло и грустно –

      станицы, сёла, города.

      Уложена цветами густо

      могила братская всегда.

      Цветам и гаснуть, и гореть,

      в них чей-то крик и слёзы скрыты…

      Но не согреть им, не согреть

      седые каменные плиты…

      Уже и в мраморе, и в меди

      запечатлели облик твой.

      Озарены тысячелетья

      твоей улыбкой золотой.

      Но не для скорбного прощанья,

      не сразу, а в большом труде,

      построим мы необычайный,

      бессмертный памятник тебе.

      И дело не в тяжёлой бронзе –

      а чтоб жило в нас с ранних лет

      твое стремленье к дальним звёздам

      и к ближним людям на Земле.

      И мы присягу молча дали

      своей космической судьбе:

      чем ближе мы к планетам дальним,

      тем