Как мог я – безумный – поверить, что ты виновата?

      Закатная сырость ползет по сентябрьскому саду,

      Под липами грустно, а небо чуть зеленовато,

      И острая жалость сменяет тупую досаду.

      Сейчас только, здесь только, в сумраке этом лиловом,

      Я понял, что значит с единственной в мире расстаться;

      О, милая, милая, я оскорбил тебя словом,

      Свой храм оскверняя безумной хулой святотатца…

      К терпенью, о Муза, себя приучай!..

      Здесь в поте лица говорят и внимают,

      Едят бутерброды и кушают чай

      И делают вид, что стихи понимают.

      Здесь – этот осанист, а тот неказист —

      Сидят знатоки всевозможных пиитик,

      И каждый из них диалектик-марксист,

      И каждый иль в прошлом иль в будущем критик.

      А в центре стола и вниманья она, —

      Для многих к грядущему мост из былого, —

      «Трудами» и формами отягчена,

      Давать соизволит «по поводу слово».

      Здесь в прениях ставят вопросы ребром,

      Хотя разрешать их никто не намерен,

      Здесь барды от сох щеголяют нутром,

      В стихах повествуя, что чувствует мерин.

      И вот все сидят с выраженьем в лице,

      Друг друга словами до одури мают,

      И спорят о выеденном яйце,

      И делают вид, что они понимают…

      – «Товарищи, товарищи, сюда!

      Я отыскал…» – «Всегда найдет пройдоха»

      – «Прекрасный вид, поблизости вода!»

      – «И вообще здесь, видимо, не плохо?!.»

      – «Что это за растения растут?..»

      – «По-моему попали мы в пампасы!..»

      – «А интересно очень: есть-ли тут

      Широкие трудящиеся массы?!.»

      О эта нежность к бытию

      И крови легкое кипенье…

      Любовь, я в жилах узнаю

      Твое серебряное пенье!

      И перечувствовать спеша

      Прикосновенье гостьи строгой,

      Переполняется душа

      Очаровательной тревогой.

      Я не клонил пред чувством головы,

      Я был пленен не женщиной, а Музой,

      Но ты пришла и сердце мне – увы! —

      Отяготила милою обузой.

      И вот любовь, с которой сладу нет,

      В очарованьи необыкновенном

      Душой воспринимается как